— Найдется, не волнуйтесь, — выдавил я из себя растерянно.
— Нет, Юрочка. Третий день ее нет. Всегда на второй возвращалась, лапушка моя. Никогда так долго не гуляла. Скорее всего, там же она, где и остальные.
В тот момент я не понял ее слов. Для меня это все было банально и скучно. Старушка переживала за свою кошку, как и положено женщине, чьи дети давно улетели из гнезда и звонят лишь по праздникам, а муж, прожившей с нею почти полвека — ушел на встречу с Всевышним после инсульта.
— Ничего, вернется, — сказал я. — Это же кошка. Они всегда возвращаются.
Она покачала крошечной головой в смешной шапочке, посмотрела мне в глаза:
— На сердце неспокойно что — то, Юрочка. Дурное грядет, — устало и ужасающе серьезно произнесла она, вновь перепутав мое имя. Двери лифта открылись, Савельева вышла на площадку, и мы пожелали друг другу доброго вечера.
Только на следующий день, во вторник, я понял, о каких «остальных» говорила старушка с третьего этажа. Доска объявлений у парадной пестрела сообщениями о пропаже домашних любимцев. Собачки, кошки, попугаи. На самой двери, на уровне ручки скотчем кто-то прилепил записку с сердечками и фотографией пушистого персидского кота. Детской рукой на ней было старательно выведено: «Помогите найти Барина!».
В среду объявления покрывали дверь целиком. Здесь искали даже крысу Пирата и шиншиллу Шушу. Будто чья-то злая воля высосала из окрестных дворов всех любимцев разом, не глядя на породы и виды. А в четверг за ярмарку несчастья принялся наш дворник, коротышка откуда-то из Средней Азии. Я возвращался домой, когда увидел, как тот обдирает с дверей пугающие призывы о помощи.
— Черт знает, что происходит, а? — сказал я, остановившись.
Он вздрогнул, испуганно посмотрел на меня, затем быстро отвернулся и, втянув шею в плечи, принялся с ожесточением скоблить металл, отколупывая намертво прилипшую бумагу.
— Нелюбители домашних животных какие-то у нас объявились, похоже, хе. Есть любители, а есть, хе-хе, нелюбители.
У меня было настроение поболтать. Однако дворник что-то забормотал на своем тарабарском и веселья не разделил. Наоборот, его затрясло еще сильнее. Решив, что он просто не понимает меня — я приложил ключ к домофону и посмотрел на азиата в профиль. Коротышка был бледен, по лицу текли крупные капли пота, в глазах стоял такой ужас, что мне захотелось броситься наутек. То, что жило в зрачках дворника, страдало безумием.
— Дарахт… Дарахт… Ба гурба! Ороиш дарахт, — лихорадочно повторяли потрескавшиеся черные губы. Меня он не видел. — Ба начот. Дарахт.