— Да ладно, я так, угостить хотел, — сказал Виктор.
— Поедем, что ли, — сказал он чуть погодя, утерев губы. — Вон нимфы наши идут…
Он обошел старика, словно столб, и забрался в машину. Степан с неприязнью заметил, что старик — тельмучин, не отрываясь, смотрит на девчонок. Нет, не так. Он смотрит именно на Викторию: длинные ноги в узких джинсах, голый живот под красным топом, сильно натянутым высокой грудью; белую шею и длинные распущенные волосы: черные, блестящие. Вика улыбалась, лицо Оксаны хранило все тоже брезгливо-страдальческое выражение. Степан обреченно вздохнул.
— Садитесь, — сказал он и добавил неожиданно для себя. — Витек там пива купил холодного.
Вика уселась на заднее сиденье, с интересом рассматривая аборигена с трубкой. Оксана сильно хлопнула дверью и сразу же открыла окно. Окинув быстрым взглядом машину — все ли в порядке? — Степан опустился на горячее сидение и потянул дверь на себя.
Старик придержал ее за рамку окна и что-то быстро забормотал, шевеля морщинами. Углы рта опустились, чашка трубки прыгала вверх-вниз. Степан разбирал звуки, казавшиеся знакомыми, но стоило ему только попытаться вникнуть в их смысл, как все сливалось в какофонию. Заломило виски.
Он торопливо кивнул и завел двигатель. Старик тут же отпустил дверь, и она закрылась с сухим щелчком, словно переломили кость.
— Чего он там бормочет? — наморщил лоб Виктор.
Степан выжал сцепление.
— Откуда я знаю, — сказал он, трогаясь с места.
Жирная пыль немедленно поднялась в воздух. Облака скрыли фигуру тельмучина в боковом зеркале. Горячие волны ворвались в салон через открытые окна.
— Что это было? — прокричала Вика.
Виктор повернулся к ней.
— Степка родню встретил, — сказал он с серьезным видом. — Зацепи мне пару баночек, пожалуйста. И давайте спрыснем это дело. А, Ксанка?
— Я не хочу, — услышал Степан, а потом почувствовал, как девушка за спиной наклонилась к нему.
— Ты не понимаешь родной язык? — спросила она.
Он пожал плечами. Машина миновала последний дом. Впереди, в стороне от дороги маячили фермы недостроенного коровника, обглоданные солнцем и непогодой. Улица превращалась в проселок, теряющийся где-то между близких деревьев. Там, в густой тени грязь и лужи блестели как антрацит. Зашипели открываемые банки.
— У меня паспорт такой же, как и у тебя, — сказал Степан, голос звучал ровно, — Матери я не помню. Когда отец пропал в тайге, мне было девять. В поселке, где мы жили, среди тельмучин родни не нашлось. Ее нигде не нашлось. Впрочем, это все равно. В медучилище я узнал, что у аппендикса не бывает национальности… Так, теперь все пристегиваемся и наглухо закрываем окна…