Но социальные каноны и методы, с помощью которых люди в своем сосуществовании выстраивают друг у друга механизмы контроля влечений, не возникают запланированным образом; они развиваются долго, слепо и незапланированно. Поэтому неравномерности и противоречия в регулировании влечений, огромные колебания в степени его строгости и мягкости относятся к повторяющимся структурным особенностям процесса цивилизации. Встречаются как целые группы людей, так и отдельные индивиды, которые вырабатывают экстремальные формы регуляции своих животных импульсов, — они склонны свои импульсы замуровывать, а с теми, кто так не поступает, ведут борьбу, причем в этой борьбе влечения задействуются в большом масштабе. Встречаются и такие, кто, наоборот, вырабатывает очень нежесткие механизмы контроля влечений и нетерпеливо стремится следовать своим сиюминутным проявлениям влечений. Некоторые остатки цивилизационной гиперреакции первого типа еще можно заметить в каноне мысли, представители которого готовы категориально разделить человека на две части, — например, с помощью таких схем, как «природа» и «культура» или «тело» и «дух», — ни в коей мере не задаваясь вопросом о взаимосвязи между теми сущностями, которые эти понятия обозначают. То же самое относится и к тенденции проводить резкую мысленную грань между художником и человеком, гением и «обычными людьми»; это относится и к склонности рассматривать искусство как нечто как бы парящее в воздухе, вне и независимо от социального сосуществования людей.
Несомненно, некоторые особенности искусства, прежде всего музыки, способствуют подобному мнению. Главным образом, это сублимационные процессы, с помощью которых фантазии людей в музыкальных произведениях могут быть лишены своей животности без обязательной утраты их стихийной динамики, их силы и мощи или, в каких-то случаях, их воображаемой сладости исполнения желаний. Многие произведения Моцарта свидетельствуют о необычайно сильной способности к такого рода трансформации.
Есть и вторая особенность музыки, как и всех искусств вообще, которая способствует тому, что их — особенно в той сложной, высокоспециализированной форме, которая развивается в наиболее дифференцированных обществах, — так легко мысленно отделяют от человеческого контекста. Вызываемый ими резонанс, очевидно, не ограничивается средой современников — членов того общества, к которому принадлежит создатель произведений. Одним из важнейших признаков человеческих творений, которые мы называем «произведениями искусства», является то, что они обладают относительной автономией по отношению к своему создателю и обществу, в котором созданы. Сегодня достаточно часто произведение искусства становится шедевром в глазах людей только тогда, когда оно способно найти признание не только у поколения самого художника, но и среди потомков. Какие формальные качества произведения искусства, какие структурные особенности социального бытия его создателя и общества, в котором он живет, приводят к тому, что последующие поколения признают его «великим» — причем иногда вопреки отсутствию резонанса среди современников, — это пока еще остается открытой проблемой, которая сегодня часто маскируется под вечную загадку.