На самом деле у Моцарта было не так много шансов закрепиться при баварском дворе. Он был упрям в том, что касалось его музыки. Иногда он даже вступал в конфликт с влиятельным главным режиссером театра. Вельможи не привыкли к возражениям со стороны подчиненных, и особенно со стороны такого молодого человека. Если что-то в опере им приходилось не по вкусу, они говорили об этом и ожидали соответствующих изменений. Им казалось несомненным, что люди их ранга, занимавшиеся театром, были лучшими судьями хорошего вкуса, чем музыкант-буржуа. Моцарт же, когда дело касалось музыки, часто отказывался кого- либо слушать. Он был молод, полон мечтаний и не знал мира. В конце концов его оставляли в покое, ведь то, что он делал, было не так уж важно. Но для человека, ищущего постоянную должность, такое упорство в представлениях о собственной музыке вряд ли служило хорошей рекомендацией.
И вот он остался в Мюнхене, хотя срок его отпуска истек, и на этот раз отец был полностью на его стороне. Леопольду Зальцбург был противен не меньше, чем
Вольфгангу; только он не осмеливался показать это, да и не мог себе этого позволить. Сыну он писал[90], что в Зальцбурге уже все расхваливают его новую оперу, фрагменты которой слышали еще до премьеры. Если спросят о просроченном отпуске, то он просто прикинется дурачком. Если двор спросит, он ответит, что шестинедельный отпуск они поняли так, будто Моцарту разрешается остаться в Мюнхене на шесть недель после завершения работы над сочинением, поскольку он все еще нужен там для репетиций и всей подготовки спектакля. Или Его Высококняжеская Милость полагают, что такую оперу можно сочинить, скопировать и отрепетировать за шесть недель? Леопольд, конечно, знал, что у архиепископа связаны руки. Приказать Моцарту вернуться в Зальцбург или тем более уволить его в то время, когда он по приказанию баварского курфюрста работает над оперой для его карнавальных празднеств, было бы афронтом для последнего. Но не исключено, что архиепископ, несмотря на невозможность что-либо предпринять, постепенно все больше и больше злился по поводу отсутствия своего слуги, а отец не учел этого обстоятельства. Моцарта волновала его опера (и радужные перспективы, которые, как казалось, она ему сулила), архиепископа же — неисполняемая служба, за которую он платил жалованье, и неповиновение, которое позволял себе его подчиненный. Это была в чистом виде борьба за власть в небольших масштабах, какую часто можно наблюдать.
13 января 1781 года состоялась первая репетиция третьего акта «Идоменея». Знакомые из Зальцбурга прибыли в Мюнхен, чтобы посетить ее. 26 января приехали отец и сестра. 27 января, в день 25-летия Моцарта, состоялась генеральная репетиция, а 29-го — премьера. Она прошла с большим успехом. От архиепископа по-прежнему ничего не было слышно. Он был занят другими делами, в том числе и прежде всего — серьезной болезнью отца. Чтобы навестить больного, он вместе со своим двором отправился в Вену. Оттуда Моцарт 12 марта наконец получил приказание следовать за своим господином. Он немедленно выехал и, в соответствии с распоряжением архиепископа, был размещен в его резиденции. Произошло несколько сцен, когда Коллоредо распекал его; он явно хотел показать молодому человеку, что он хозяин в своем доме, называл его наглым парнем и т. п.