Во-вторых, в этой книге мы постоянно сталкиваемся с явлением, которое можно, не претендуя на научность термина, назвать «лексическим скачком в сторону»: для обозначения некоторых ключевых понятий последовательно используются не наиболее употребительные слова, а их синонимы. Например, вместо глагола fühlen (чувствовать) и однокоренных ему существительных Fühlen (чувствование), Gefühl (чувство, эмоция, ощущение) в немецком тексте почти везде употреблены их менее частотные и неполные синонимы — глагол empfinden и существительные Empfindung, которые чаще встречаются в значениях «воспринимать, ощущать», «восприятие, ощущение». Мы не знаем, стоит ли за этим какой-то концептуальный замысел Элиаса или его публикатора. Поэтому в переводе использованы те русские слова, которые в этих смысловых контекстах наиболее обычны («чувствовать», «чувствование», «чувства») и не могут быть заменены более редкими без искажения смысла. Что же касается существительного Zuneigung, которое обычно встречается в значении «благосклонность, благорасположение», а в этой книге последовательно употреблено там, где скорее можно было бы ожидать слов Liebe («любовь» — как любовь между супругами, так и любовь публики) или Gunst («благосклонность, фавор»), то для его перевода использовано адекватное по смыслу, но тоже не самое частотное русское слово «приязнь». Для описания статуса Моцарта при дворе зальцбургского князя-епископа (который, заметим попутно, на самом деле был графом и архиепископом; «князь-епископ» — это общий термин для человека, совмещающего духовную и светскую власть над некой территорией) в немецком тексте вместо слова Diener («слуга») используются слова Bediensteter и Angestellter. В лексиконе литературного немецкого языка той эпохи, когда жил и творил Норберт Элиас, они означают «служащий» — то есть человек, занятый конторской работой или другим нефизическим наемным трудом, — и только с пометкой «устар.» и «южнонем.» эти слова встречаются в словарях в значении «слуга». Дабы не создавать ложных ассоциаций с положением, близким к чиновничьему, в переводе используется именно слово «слуга», а не «служащий».
Пожалуй, наиболее заметным — и точно принадлежащим самому Элиасу — «скачком» в сторону от привычной лексики можно считать использование слова «фигурация» (Figuration) вместо более привычных читателю слов «конфигурация» и «констелляция». Он превратил это слово в термин, который играл весьма важную роль в созданной им социологической концепции. Эта концепция и ее категориальный аппарат были до последнего времени так малоизвестны в России, что 20 лет назад при переводе книги Элиаса «Придворное общество» на русский язык терминологический характер слова «фигурация» не был распознан и в русском тексте вместо него использовались несколько разных других слов, казавшихся стилистически более подходящими. Я, к своему сожалению, был среди тех редакторов перевода, которые приняли тогда такое решение, нанесшее сильный удар по терминологическому единству книги. Ошибка не повторена при переводе книги о Моцарте: в нем слово «фигурация» не заменено другими. Поскольку значения этого термина автор не разъясняет, представляется нелишним сделать это здесь: под фигурацией Норберт Элиас понимает динамичную социальную сеть или паутину отношений между взаимозависимыми людьми, начиная от пары и кончая всем человечеством. Именно эти отношения и являются, по его мнению, сутью любой социальной общности, а потому задача социолога — исследовать эти сети взаимоотношений между социальными акторами.