Суфии (Шах) - страница 49

В этом и заключается смысл мистического опыта. Однако если стремиться достичь его без соответствующей гармонии с эволюцией, он может показаться просто чем-то возвышенным, может дать ощущение всемогущества и блаженства, но не даст никакой уверенности в том, куда приведет счастливого или несчастного человека его следующий шаг.


Суфии верят, что их деятельность производит и концентрирует то, что можно было бы назвать центробежной силой или силой притяжения. Такая сила повсюду притягивает к себе подобную же силу и вместе они продолжают свою работу. Таким образом объясняется смысл таинственных «указаний», получаемых суфийскими учителями, которые отправляются в те или иные места, чтобы ответить на призыв этой силы, покинутой или нуждающейся в усилении.


Вот и все, что можно выразить касательно суфизма с помощью формальных терминов. Единственное, что можно к этому добавить, сформулировано в суфийском девизе: «Тот, кто не пробует, – не знает» (Руми).

Тонкости муллы Насреддина

Когда добрался до моря,

о притоках не говоришь.

Хаким Санаи. Окруженный стеной сад Истины.

Мулла (мастер) Насреддин – классический персонаж, придуманный дервишами частично для того, чтобы зафиксировать ситуации, в которых определенные состояния ума проявляются более отчетливо. Насреддиновские истории (они собраны в рукописи «Тонкости несравненного Насреддина»), известные по всему Среднему Востоку, представляют собой одно из самых необычных достижений в истории метафизики. Если подходить к этим историям поверхностно, то большинство из них можно считать всего лишь шутками – и только. Их бесконечно рассказывают и пересказывают в чайханах и караван-сараях, в частных домах, в радиопередачах азиатских стран. Неотъемлемой чертой такой истории является ее многомерность, поэтому понимать ее можно на любом из различных уровней. Здесь и шутка, и мораль, и нечто более высокое, что продвигает сознание потенциального мистика чуть дальше на пути к реализации.


Так как суфизм есть нечто такое, что нужно не только осознать, но и пережить, сам по себе рассказ о Насреддине не может привести к полному озарению. С другой стороны, такой рассказ устанавливает особого рода связь между повседневной жизнью и трансмутацией сознания, чего ранее не удавалось достичь еще ни в одном литературном жанре.

«Тонкости» еще ни разу не переводились на западные языки полностью. Возможно, это объясняется тем, что человек, не имеющий отношения к суфизму, не может перевести их должным образом; кроме того, в отрыве от определенного контекста они теряют затрагивающий сущность импульс. Даже на Востоке этот сборник используют для целей обучения только посвященные суфии. Отдельные «шутки» этого сборника проложили себе путь в литературные произведения почти всех стран мира. Этот факт привлек к ним определенное внимание схоластической науки, видевшей в них пример распространения культурных влияний и аргументирующей с их помощью принципиальную идентичность юмора всех народов. Благодаря своему неувядаемому юмору эти истории доказали свою жизнеспособность, но этот фактор является второстепенным по сравнению с главным их предназначением: создать основу для истинно суфийского отношения к жизни и сделать возможным достижение суфийской реализации и мистического опыта.