– Конечно. – Она удивилась недоумению, которое слышалось в его голосе. – Иначе я не спрашивала бы.
Борис остановился и смотрел теперь на нее не отрываясь. Соне тоже пришлось остановиться. Смущение и восторг охватили ее. Как в тот вечер их знакомства, когда они стояли под дождем на Пречистенке и только раскрытые зонтики их разделяли. Теперь не было и зонтиков.
– Да, я забыл, – сказал он.
– О чем?
– О вашей серьезности. Столь же твердой, сколь неуловимой.
Никто и никогда не говорил о ней… так. Так точно? Она не знала, точно ли это. Просто – никто никогда не говорил о ней, потому что не думал о ней. То есть, конечно, родители думали, и бабушка, и Женька, но и они почти не говорили, и в любом случае это было совсем другое.
Он первый на свете отдельный от нее человек, который говорит и думает о ней. Он просто первый на свете человек.
Эта мысль обожгла ее так, что, может быть, заалели щеки. Пусть он решит, что от мороза!
– Какие же выставки устраивает ваша тетя? – сама не зная зачем, повторила Соня.
Она сделала вид, что поправляет волосы, на самом же деле надвинула их на щеки, будто платок.
– Банальные. История семьи в истории страны.
Борис отвел взгляд от ее лица. Ей показалось, он сделал это с усилием, но, возможно, это было желаемое, выдаваемое за действительное.
– Это совсем не банально, – возразила она.
– В вас говорит ваша архивная специальность.
– Не только. Мне кажется, это в самом деле важно. Как люди жили, любили, что было им дорого. Странно, что я вам об этом говорю.
– Почему странно?
– Потому что у меня семья обыкновенная. А у вас-то нет. И тетушки-актрисы, и вообще. Шаховские – это же разветвленный род с огромной историей.
– Я отношусь к захудалой ветви, – усмехнулся Борис. Кажется, он наконец вышел из того странного состояния, которое показалось Соне связанным с нею. – Сучок, можно сказать. Кто-то когда-то неудачно женился, занялся каким-то бессмысленным делом, спился, и ветка постепенно отсохла. Мы пришли, – сказал он.
– Куда?
За разговором Соня не заметила, что парк Дома ветеранов сцены сменился какой-то промзоной.
– Вон к тому дому. – Борис соступил с тротуара в снег, снял перчатки и протянул Соне руку. – Держитесь. Снег глубокий, под ним щебенка, идти будет тяжело. Зря вы сапоги не надели!
– Но я же не знала…
– Я, дурак, хотел сделать вам сюрприз. Крепче держитесь.
Они пошли в сторону от магистрали к зданию из темно-багрового кирпича. Туфли у Сони были высокие, почти полуботинки, и все-таки снег в самом деле сразу набился в них. Но господи, разве это имело значение! Борис держал ее за руку крепко, подстраивал свой шаг под ее сбивающеся шаги, и пока дошли до кирпичного здания, Соня почувствовала, что они стали – одно. Одно целое, единое и, быть может, единственное.