– Господин Штолль, добрый вечер! Извините, что побеспокоил Вас в нерабочее время. Меня интересует дама, работающая у Вас, русая шатенка, сероглазая, невысокая, кажется, она сидит за вторым столом справа. Не будете ли Вы так любезны сообщить её номер телефона? Да, и как её зовут, разумеется.
О, да у нее очень русское имя – Марина. Хотя все, конечно, зовут её Мари. Он набрал номер. Сначала она была несколько смущена, пытаясь вспомнить его сегодняшнее посещение. Но приглашение приняла.
Он стоял около клуба, ожидая её появления.
– Добрый вечер, Алекс!
Когда она заговорила, Алекс узнал характерный акцент советского человека, как бы знающего иностранный язык (во всяком случае, честно изучавшего его в советской школе).
– Вы русская?
– Да. Это сразу заметно? Три года здесь, а справиться не могу.
– Это очень упрощает дело. Я, собственно, тоже эмигрант. Почему и хотел послушать русских музыкантов.
Они сидели очень близко к сцене, чтобы видеть лица исполнителей. Сразу вспомнились застойные годы, озорная юность… Дружба, почему-то в русском понимании (или это тоже стереотип?) заключающаяся в возможности ввалиться среди ночи в спящий дом, потребовать стопроцентного внимания, водки, еды, музыки и, желательно, денег на похмельный синдром с утра. И все же – дружба, когда при отсутствии психоаналитиков как класса, тебе подставляют плечо, не считаясь со временем…Наверно, и это всё давно утрачено. В России «свирепствует» капитализм.
Когда-то, на заре туманной юности, Алекс играл на банджо, сочинял музыку, ездил на гастроли с джазовыми концертами, а Марина посещала рок-тусовки, увлечённо переписывала тогда еще на катушечных магнитофонах первые откровения русского рока, играла на гитаре, писала стихи.
Полуподпольные концерты, виниловый трепет запрещённых дисков, «чай на полночных кухнях», хрупкое равновесие между «можно» и «нельзя» в КВН-овских шутках… Хочется ли возвращаться к тем временам, когда в тихо-мирно сидящую компанию, в кураже веселья разыгрывающую спектакль под названием пьём водочку с соответствующими атрибутами в виде графина с водой, стаканов и закуски, врываются бдительные антиалкогольники и начинают качать права…Но ведь можно быть пьяным от общения, молодости, свободы…Бросать вызов обществу длинными волосами, рваными джинсами, рыданиями саксофона («сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст…»), выбритыми затылками панков и кришнаитов, металлическими заклёпками…
Как это смешно и грустно одновременно. Смешно – потому что бесполезно, грустно – потому что с годами проходит желание изменить мир. Они сидели и перебирали воспоминания, было легко оттого, что не надо ничего пояснять, и все противоречия, несуразности русской жизни казались такими близкими и родными…