Почему-то она сразу решила, что не будет давать ему поводов для соблазнения, хотя они и поцеловались пару раз в наступающих сумерках. Сердце её лихорадочно застучало, ожидая продолжения, но продолжение последовало в виде стандартного провожания до станции метро, мимо задумчивого Достоевского и синих куполов собора на площади. Легкий воздушный поцелуй, когда она уже стояла на удаляющемся эскалаторе. Где он проводил остаток вечера, ночевал ли дома, была ли у него женщина – она ничего не знала. Он так и остался странным неисследованным объектом. Её злило, что он не проявляет к ней никакого интереса как к женщине. Злило, что нет никакой определённости в жизни. Но с мазохистким рвением она приходила к нему снова и снова, ожидая, что какое-нибудь ружье все равно выстрелит.
Как-то одним тихим светлым вечером репетиция не заладилась. И они пошли гулять по скучно-серым улицам.
– Почему ты до сих пор не женат, Роман?
– Видишь ли, творческие люди крайне неудобны в быту. Они вообще опасные люди для общества, одинокие волки, пытающиеся изменить мир.
– Почему?
– Почему? Да потому что от них неизвестно чего ждать. Семейный человек повязан обязательствами и страхом за будущее своей семьи. А мне терять нечего. Сегодня я здесь – а завтра что-нибудь взорву. В метафорическом смысле, конечно.
– Зачем же эти бесконечные протесты? Уж не претендуешь ли ты на роль Мышкина, который так не вписывается в общество?
– Нет… Мышкин зависим от женщин. Он хочет делать добро и страдает от своей правды. Я от правды не страдаю, и не привык прогибаться, разве это плохо. Тихий семейный уют не для меня. Потому что по своей природе я бунтарь, ненавижу все серое и бездарное.
– Дело не в семейном уюте – а в желании иметь близкого человека, единомышленника, понимающего тебя, защищающего тебя, я даже не знаю, человека близкого духовно, физически…
– Ты рассуждаешь как школьница, а романтизм – опасная штука. Да и верить людям – значит, показывать им свои слабые стороны.
– Но нельзя же никому не верить!
– Можно. А вообще мне все уже надоело. И я хочу уединиться в Аравию. Мне больше по нраву непричёсанные медведи, чем-то животное, что ходит на двух ногах.
– Опять ты за свои цитаты! Есть ли у тебя хоть одна своя мысль, можешь ли ты быть серьезён!
– Нет, не могу. Тяжёлое детство, деревянные игрушки.
– Я тебя сейчас прямо здесь поколочу!
– Мадам, разве это достойно леди?
– Да я не леди!
– Пошли лучше к грифонам, загадаешь желание, и злость пройдет, как с белых яблонь дым.
Они еще долго гуляли по освещённым улицам, Роман рассказывал ей старые легенды о Петербурге, и эти часы прошли без пререканий. Они пошли к нему домой, и Лиля отдалась ему легко и упоённо, не думая, не анализируя, словно крестьянка на стоге сена в лунную ночь.