— А как же… Мне железнодорожник сказал, что там есть фельдшер. А где сам-то, не знаешь?
— Дядя Ваня-то? Он через часок подойдет, в лес, за дровишками двинулся.
— Мне срочно нужна помощь, понимаешь. Там женщина умирает. Может, дверь взломать?
— Не получится, тут крепкий засов. Я могу сходить за ним, если хотите.
— Я тебя очень прошу, срочно, как можно быстрее.
— Я мигом, — мальчишка побежал по дороге, — я мигом, дяденька, мигом!
Никого. Бред какой-то. Так не бывает, что за глухомань такая…
— Ничего не понимаю…Кажется, я начинаю разговаривать сам с собой.
От спокойного голоса за спиной он вздрогнул.
— А тут и понимать нечего, — раздался голос Реутова, — Борис, я не хочу говорить прямо здесь, сейчас подъедет машина, поедем в Москву.
— Ты? Ты давно здесь?
— Давненько, соскучился по тебе. Здравствуй, Борис!
— Погоди, сейчас не до любезностей. У тебя аптечка с собой?
— Аптечка уже не пригодится, поверь.
— Но… Как же я поеду с тобой в Москву, а они?
— Ну, мы же не звери, не оставим их здесь. Ты же сам видишь, медицина тут уже бессильна. У них нет никакого иммунитета, и вообще, это все ещё слишком не исследовано. Даже за свою «работу» я не могу поручиться головой. Каламбур — за работу над их головой я не могу поручиться головой.
— Я не понимаю…
— После, после. Все позади. Садись в машину, — Реутов открывал дверцу уазика, — я все объясню.
Борис протиснулся на заднее сиденье. В машине сидел Алексей и ещё два незнакомых человека с каменным выражением лица. От их взгляда, скользнувшего как бы мимо него, ему стало не по себе. Он решил пока не задавать никаких вопросов. Доехали минут за сорок. Борис увидел ещё два уазика около избушки. И Саню, который стоял на улице в одной рубашке. В быстро сгущавшихся сумерках трудно было определить выражение его лица, но он почувствовал, что произошло непоправимое.
— Молодой человек, давайте пошевеливайтесь, финита ля комедия, да бросьте пистолет-то, не заряжен он, бутафория одна, — крикнул Реутов, высовываясь в дверцу.
— Комедия?! Вы что, издеваетесь?! — у Сани перехватило дыхание.
— Смотри-ка, он ещё не разучился впадать в гнев. Похвально. Значит, руки на себя не наложит. Знаете, забота психиатра предохранить от греха. Так ведь, Азаровский? Ты ведь у нас теперь сильно верующий. Вот тебе и доказательство — все мы в руках господних, даже творения рук и ума человеческих.
— О чем ты говоришь?
— Пошли, отойдем в сторонку. Нет, все после, я тоже жутко устал.
…Реутов уютно развалился в кресле, попивая кофе.
— Вот так я и жил, как на вулкане. Прятал таблетки от неё, слежку устроил, благо, с этим в наших доблестных структурах поставлено очень хорошо. Однажды чуть не проморгал. К подружке пошла, по дороге в магазин заскочила, якобы купить что-нибудь вкусненького. Вечер, народу в супермаркете уйма, она как-то оторвалась, затерялась, ну, пасут её у входа, а она пошла в служебные помещения и прямо к заведующему. Мол, гонятся за мной. Он в камеры слежения посмотрел, а лица-то примелькались у неё уже, ведь профессионалов-то не дадут, следить за ополоумевшей девчонкой. Ну, поверил он ей. Актриса, такую беззащитную и невинную девочку сыграла! Дал ей одежду как у продавцов. Колпак нацепила, в общем, маскарад. И через чёрный ход на его ниссане укатила. Хотел он её высадить, да передумал. Приставать начал. Она ему возьми да и скажи, что прямо на его глазах таблетки заглотнет. Хорошо хоть мужчина сильный оказался. Не стал долго свои преимущества оценивать да прикидывать, что эти преимущества ему дадут. Схватил её и связал по рукам и ногам. Обратно привез. А тут наши соглядатаи уже