.
Что позволяет ребенку трансформировать чувство собственной смерти в процесс оплакивания своего уникального Я, чтобы оно могло быть возрождено как одно среди других, как часть единой последовательности? Во-первых, я думаю, что это не может быть достигнуто раз и навсегда; этот процесс должен повторяться неоднократно в течение всей жизни. О достижении такого состояния свидетельствует тот момент, когда аналитические пациенты, да в принципе и другие пациенты, и все люди в целом ощущают огромное облегчение, которое приносит понимание ужасающей судьбы: мы «обычные»; в душе мы такие же, как и все, а все такие же, как мы.
Малыш, кажется, отчасти верит, что ребенок, который вот-вот родится, – это еще одна версия его самого. Когда он действительно рождается, это новое существо становится «тем самым ребенком». Пигля, которая была ребенком, теперь «никто». Желание убить того, кто своим существованием уничтожает его или ее, переходит в любовь, которая также присутствовала в процессе ожидания другого себя. Лицо малыша, который «до смерти любит» новорожденного, выражает одновременно и убийственные желания, и обожание. Этот психический механизм «обращения в противоположность» можно обнаружить также, когда любовь приходит на смену ненависти, когда влечение к жизни прорывается, чтобы смягчить влечение к смерти. Это позволяет смещенному, уничтоженному ребенку любить сиблинга и в то же время постепенно восстанавливать свое Я.
Секс и смерть в контексте сиблинговых отношений неразрывно связаны. Нарциссическая любовь к «другому как к самому себе» сменяется желанием убить, как только приходит понимание, что не может быть другого Я, но, если убийству оказывается сопротивление, любовь возвращается в новой форме. Можно оплакать свое уникальное Я, и именно здесь ощущается потеря, от которой зависят репрезентации всех прочих влечений. Нарциссическая любовь к себе является формой отзеркаливания; новая самооценка, которая зависит от утраты грандиозного, уникального Я, получает репрезентацию – символическую версию собственной субъектности. Запрещается убивать того, кого вам следует любить, – безопасность вашей собственной жизни обеспечивается соблюдением этого табу: возлюби себя как ближнего своего. Секс в контексте сиблингов – это жизнь и смерть, а не половые различия, хотя гендерные роли при этом могут быть разные.
«Гендерные различия» по латеральной оси и «половые различия» по вертикальной сойдутся в одной точке в подростковом возрасте, когда на повестке дня впервые окажется фертильность. И девочки, и мальчики вновь испытают желание убить сиблинга. Однако это может стать идеальным имаго выжившего сверстника или сверстников, которые действительно поднимаются после того, как вы застрелили их, – это основа героического Я: человек восстанавливает свой нарциссизм, помещая его в выжившего сверстника. В отличие от своей сестры Исмены, которая смиряется и соглашается с отсутствием уважения к смерти, Антигона воплощает героический идеал. Для этого ей пришлось отказаться от брака и материнства. Ни для девочек, ни для мальчиков героическое Я не включает размножения, то есть становления матерью и отцом. «Мысленно оглядываться на матерей»