– Он захочет больше, – шепчет Тармони.
– Пятьсот за меня, пятьсот за Маню.
Тармони вздыхает:
– У тебя их нет.
– Найду.
– Лучше бы ты дождался результата апелляции. И окончания судебного дела, – говорит он. – Еще ничего не известно…
– Да?! А я уверен, они дело так сошьют, что я буду гнить тут до конца своих дней.
Адвокат опускает глаза:
– Эта история с Тамой… Ничего не понимаю… Какая-то бессмыслица.
Я встаю и начинаю ходить по крохотному помещению. Мне хочется разнести к черту все стены.
– Несколько дней назад я говорил с ней по телефону, она хотела написать тебе письмо. Когда я ей сказал, что его прочитают полицейские, она умоляла, чтобы я передал тебе его лично…
– Может, хотела сообщить, что уходит от меня?
Эта простая фраза далась мне с трудом.
– Не думаю, Изри, – продолжает Тармони. – Каждый раз, когда я ее видел, мне казалось, что без тебя она совершенно не знает, как жить.
– Ну, значит, нашла нового рулевого. Свяжись с Хамедом. Озвучь ему мое предложение… И передай Грегу, если не найдет Таму, пожалеет…
Два часа спустя мы с Маню встречаемся во дворе. Как только он видит мой взгляд, сразу все понимает.
Он угощает меня сигаретой и садится рядом:
– Рассказывай.
– Тама ушла. Исчезла.
Маню внимательно на меня смотрит:
– И какой ты делаешь вывод?
– Связалась с тем козлом… Черт, лучше бы я его тогда прикончил!
– Мы не знаем, где она, не знаем, почему ушла, – отвечает Маню. – Может быть, у нее возникли проблемы с Грегом.
Я качаю головой.
– Из, повторяю, эта девочка любит тебя. Так тебя никто никогда не любил. Поэтому не суди ее, пока не услышишь ее версию.
– Я попросил Тармони связаться с Хамедом.
– Что? Мог бы у меня спросить, нет?
– Надо отсюда выбираться, черт!
– Хамеду нельзя доверять… Вот дерьмо! Ты совсем спятил?
Ответа и не требуется. Да, я схожу с ума. Да, я готов разбить голову об стену, лишь бы перестать мучиться.
– Если она с ним, я его убью… Обоих убью.
Маню в ярости смотрит на меня. Потом поднимается и отходит.
Эта проклятая тюрьма однажды отнимет у меня все.
* * *
Даркави оказался терпеливым. Он ждал, пока все успокоится, пока затянутся раны.
В мой пятнадцатый день рождения он заявился домой.
Я вырос, окреп. Но отец по-прежнему меня подавлял.
Вечером он заявил, что «в свою дерьмовую каморку» больше не вернется. Что слишком долго пробыл в «изгнании».
С днем рождения, сынок. В качестве подарка – возвращение твоего палача, с молчаливого согласия матери.
Я надеялся, что он изменился, что у него было время подумать. И в первые недели так все и было. Мы сосуществовали, как два незнакомых друг другу человека. Говорили мало, отводили глаза.