– Хорошим человеком был твой отец, – вздыхает Межда. – Жаль, что у него такая дочь, как ты.
Мне удается выдержать ее взгляд.
– Жаль, что у Изри такая мать, как вы.
Она вскакивает и дает мне пощечину. Но я снова впиваюсь в нее взглядом.
– Хотите знать, как он вас называет? «Моя чертова мать».
Межда сереет. Новая пощечина.
– Заткнись, – бросает мне Грег. – А не то…
– Если хочешь, чтобы я заткнулась, придется меня убить.
Изри ушел, Межда вернулась. Мне и правда нечего больше терять.
Осталось лишь страдание.
* * *
Тама опять не держится на ногах. Ее ударил не Грег. Он только держал ее, пока Межда отводила на ней душу. Ярость, которую она вкладывала в каждый свой удар, говорит о том, что она, должно быть, долго ждала этого момента.
Момента, когда Изри не будет рядом, чтобы защитить Таму.
Грег поднимает девушку с пола. Она думает, что он отведет ее обратно в шкаф, но он тащит ее на улицу и бросает в сарай. Она падает плашмя, ей становится еще больнее. Слышит, как закрывается дверь, перестает двигаться, давая боли проникнуть в каждую клетку своего тела.
К своему ужасу, она продолжает дышать.
Несколько минут спустя холод заставляет ее пошевелиться. Тогда предельно осторожно она переваливается на бок, не сдержав крика. Хватается руками за живот.
Ее живот, над которым Межда особенно потрудилась.
Может, потому, что от своего она так и не получила дочери.
Тама дрожит от холода, зубы стучат. Она подгибает ноги и закрывает глаза, по ее щекам катятся ледяные слезы.
И в этот момент происходит чудо. Кто-то садится рядом с ней и обнимает ее.
Прижимает к себе, убаюкивает.
– Все будет хорошо, – шепчет голос. – Я здесь, все будет хорошо…
Глаза Тамы уже не открываются, но на ее синих от холода губах проступает улыбка.
Это существо, это тепло, этот мягкий голос, поющий ей грустную, но прекрасную песню…
Без сомнения, это ее мать. Мать, которая пришла сопроводить ее в последний путь.
И вот, прекратив наконец борьбу, Тама идет к свободе.
Ночь продолжалась, надежда кончалась.
Габриэль все еще не приходил в себя, но дышал. Тайри не отпускала его руку.
Стараясь не смотреть на трупы, лежащие тут же, на полу в комнате, она наблюдала, как он страдает.
Софокл оставался рядом со своим хозяином. Тайри не сомневалась: если Габриэль не очнется, собака умрет подле него от голода.
Кто были эти люди? Хотя в ее голове многое уже начало проясняться, у нее все еще не появилось ответа на этот вопрос. Как, впрочем, и на многие другие.
Она оставила Габриэля на несколько минут, чтобы сходить в кухню. Часы показывали четыре часа утра. Она сварила кофе, выпила две чашки, прислонившись к стойке.