– Итак, – подытожил Владимир длинную речь Энрике, – я сижу в пивной и пью ненавистное мне пиво только для того, чтобы не обидеть моего уважаемого собеседника. Этого требует моё хорошее воспитание, которое входит в конфликт с моей личностью, а значит, мигрень, булимия и смирительная рубашка мне обеспечены.
Они оба засмеялись. Такая разрядка оказалась весьма кстати.
– Да не такой уж я и dendy, – сказал Энрике, – у меня ведь были матросские университеты. А это накладывает отпечаток. Я и крепко выругаться могу и выпить… с последствиями. Отец требовал безукоризненного поведения, а потом сам же толкнул меня на дно. Это когда он выгнал меня из дома без гроша. И непонятно, ради чего он меня дрессировал. – Он долго цедил пиво, потом наконец сказал: – Когда у нас были временные трудности и надо было уволить кого-то из слуг, так мой папаша отказался это делать. Начал вспоминать, что чьи-то предки служили его семье с ХVI века, кто-то – с XIV-го. Абсурд? Сына можно выгнать, а обслугу нельзя. Только англичанин может быть так предан традициям. Ты тоже не англичанин, ты должен меня понять. Можешь себе представить: мой папаша всю жизнь ходил в галстуке тёмно-синего цвета в голубую полоску. В юности он учился в Итоне и там носили эти удавки. А потом они всю жизнь по галстукам узнавали друг друга. Мой отец был англичанином до мозга костей. А я – нет. Поэтому мы и не понимали друг друга. Хотя нет, это он не понимал меня. Он не понимал, как можно не любить чай с молоком, ведь все англичане его пьют. А я не выношу чая с молоком. Англичане обожают животных, в каждой семье живёт какая-нибудь псина, а я ненавижу этих тварей, их слюнявые морды доводят меня до бешенства. Я просто другой, и этого мне не могли простить. Они безумно гордятся своим музеем мадам Тюссо, а с чего они взяли, что он лучший? Да в Барселоне музей восковых фигур намного лучше!
Владимир понимал, что Энрике надо выговориться, чтоб облегчить душу, но в то же время Энрике чем больше говорил, тем больше растравлял себя и с тем большей болью вспоминал о когда-то причинённой несправедливости. И потому Владимир, пренебрегая этикетом, осторожно перебил его, чтобы перевести разговор в другое русло:
– Энрике, почему ты до сих пор холост?
Этот вопрос вызвал у Энрике нездоровый смех. Он попросил ещё кружку пива.
– Вот совсем недавно чуть было не женился. Была у меня одна американка. Из-за неё, кстати, и уехала Кэт к своей матери. То есть не сама уехала, а я… я настоял на её отъезде и отправил к матери. Я от американки совсем голову потерял. Мы такие планы строили! Она хотела иметь от меня детей. Она собиралась побывать в моём замке, потому я и выпроводил Кэт. Но она не приехала. Я, как безумный, разыскивал её по всем адресам, где она могла быть. Нашёл в аэропорту: она вылетала в Париж с одним французом. Когда я спросил её: как же так, ведь мы строили совместные планы, хотели детей, она в ответ расхохоталась и сказала, что больше всего на свете ненавидит сопливых орущих младенцев. А ведь я почти насильно вытолкал Кэт из дома ради неё, Джессики, чтобы не травмировать её видом слепой девушки, моей родственницы.