— А у нас дядя в гостях, — обрадовал меня с порога Славик. — Он мне танк подарил. А ты что принес?
Слава находится в том счастливом возрасте, когда можно от всех требовать подарки. Интересно, что за дядя?
— Кто там, Славик? — в коридоре появилась Ирина. Мне она показалась заплаканной.
— Это ты, ну заходи, — с горькой усмешкой пригласила она.
«Посмотрим, что ты сейчас запоешь» — прочитал я подтекст.
А, вот в чем дело. Все ясно. Угораздило меня прийти именно сейчас. Но уходить глупо. Я здороваюсь и осторожно сажусь на край дивана. Глаза у Ирины просохли, и ее, кажется, начинает забавлять ситуация. Соломинку мне кидает Славик, протягивая танк. Я обрадованно углубляюсь в изучение его конструкции и начинаю нервически крутить башню. Мальчуган с опаской смотрит на игрушку и на всякий случай кладет ручку на гусеницу, — этим взрослым нельзя доверять ничего серьезного.
— Присаживайтесь к столу, молодой человек. Позвольте... Где я вас видел? Пардон... Но мне кажется... Ну конечно! Вы же мой воспреемник. Вам это старорежимное слово не режет слух? А я вот на огонек к бывшей супружнице забрел. Все-таки, знаете, тянет иногда, хотя стыдно признаться. Да и малыша захотелось увидеть. А что! Ничто человеческое нам не чуждо! Слава, подойди! — Он потрепал мальчика по голове.
— Иди погуляй, сынок. Покажи Сане свой танк, — сказала Ирина.
— Вы всё боитесь, Ирина Петровна. Напрасно беспокоитесь... Знаете, — обратился он ко мне, когда Слава убежал, — у нас уговор: мальчик не должен знать, что я его отец, а я не должен знать, сколько стоит воспитание ребенка. Вы меня осуждаете? Я вижу, но не спешите. Аморальность, как и любая иная категория духовной жизни, — вещь условная. А может быть, высшая мораль в том и состоит, чтобы сын не знал, какой у него забулдыга отец? Вот видите, вы, кажется, начинаете соглашаться со мной. — Он налил себе водки. — Будете? Нет. Брезгуете? Воля ваша. Мне больше останется. — Он выпил и встал из-за стола. — Впрочем, хватит. Пора и честь знать. Всех благ. Не буду мешать. — Он ухмыльнулся, приложил палец к шляпе и вышел.
Воцарилось долгое молчание. Ира убирала со стола посуду и не смотрела в мою сторону.
— Что ему здесь надо? Выпить не на что? — сдерживая внезапно охватившее меня раздражение, спросил я.
Но Ира тоже была на пределе, и мой вопрос переполнил чашу.
— Все вы одним миром... Глаза бы мои на тебя не смотрели, — сорвалась она с цепи. — И ты, маменькин юбочник. «Мамочка сказала! Мамуле нужно!» — передразнивая меня, кричала она. Ее била истерика. — А обо мне ты подумал?! Что мне нужно, ты знаешь? Да ты во сто раз хуже Виктора! Он по крайней мере не рисуется, уж какой есть.