— Знаю, — хмуро заключила Анна, — но ничего не могу с этим поделать.
— Так вот знаете, он наказывает сам себя.
— В каком смысле? — недоумевая то ли удивляясь, практически прошептали-произнесли губы Анны.
— Его мысли и желания при сладостном сексе с молоденькой незнакомкой, только о вас и ни о ком другом. Как бы он хотел продолжать с вами жить, но время идет в одном направлении и обратно повернуть механизм нельзя. Болезнь в вашем теле пульсирует с невероятной скоростью, и почти добравшись до мозга, опухоль оставляет вам последние тридцать дней жизни.
— Что вы хотите этим сказать?
— Это я к тому, что жить вам осталось всего-навсего чуть-чуть. — И тут человек в черном костюме перешел к главной теме своего пребывания тут. — Оно хочет от вас действий. Вы ведь будете подчиняться беспрекословно?
— Конечно.
— Тогда слушайте меня. Нет… пока что рано для этого.
— Для чего? — невольно небрежно уронила Анна.
— Игры… Оно хочет игры, — злорадно устрашающе сказал Вернон.
— Но зачем?
— Вы слишком много задаете вопросов милочка, не кажется ли вам что это допрос?
Неожиданно Анна снова ощутила смешанное чувство бесцветности, на этот раз все стало еще более бесцветным, кто-то продолжал высасывать краски из земного мира. Но кто? Ответов догадок много, куда больше предположений, возможно один из них окажется верным, а может простой бредятиной. Мир менялся у нее на глазах, не заметить этого было нельзя. Оглянувшись по сторонам, заглянув в другие столики и сидящими там людьми Анна не нашла ничего противоестественного, все мило сидели и беседовали, некоторые ели, а кто-то выпивал, но никто и не думал о красках мира, разноцветно-цветочного мира, а он как раз терял свою цветную привлекательность. От разглядывания по сторонам ее отвлек мужчина.
— Я вижу вам интересно то, что происходит вокруг. Что ж ваше любопытство выше всяких похвал.
Зачем ему нужны мысли, если в нем остался страх? В его сущности проглядывается только выражение чудовищной сытности страхом и непрекращающийся ужасающий голод тела в поисках других чувств. Все его поступки объясняются, или может, оправдываются искренним страхом. В его бесконечной полной чаше страха, в постоянном насыщении им он видел свое предназначение. Для чего? Конечно, чтобы жить и не умирать никогда, потому что если он умрет, то вместе с ним канет в лету и целая эпоха его человеческого страха. А может быть в небытие уйдет и он сам, оставляя после себя, лишь страх, который передастся другому человеку в наследство. Он боялся умирать, боялся жить, наслаждаясь дарованной жизнью, страдать от страдальческих мучительских мук организма, но больше всего преобладал в нем страх смерти.