И много лет спустя мемуарист не мог забыть обстановку, в которой ему в среде своих боевых товарищей — командиров 417-й и 267-й дивизий, офицеров штаба и начальников родов войск — довелось подводить итоги столь победного дня и ставить задачи на следующие сутки: «Слабый свет керосиновой лампы в небольшом блиндаже наблюдательного пункта мягко освещал лица моих боевых друзей. Все смертельно устали за эти два дня, но глаза блестели в радостном возбуждении: корпус успешно выполнял боевую задачу, еще одно усилие — и мы выйдем на оперативный простор…»>{353}
Когда командир корпуса предложил присутствующим высказаться, как следует прорывать рубеж обороны противника с высотой 30,3, генерал Бобраков, чья 417-я дивизия должна была сыграть в прорыве главную роль, заявил, что будет брать высоту ночью, не проводя артиллерийской и авиационной подготовки. Ночь выгодна эффектом внезапности. Огневые же точки врага были выявлены заранее и еще засветло пристреляны. «Так что и ночью огонек будем вести точно по целям», — уверенно заявил Бобраков.
Замысел был успешно реализован. Еще не наступил рассвет, как генерал Бобраков вышел на связь и доложил, что он — на высоте 30,3. Через непродолжительное время последовал новый доклад — об овладении важным населенным пунктом Томашевкой.
Тем временем действовавшая восточнее 263-я дивизия, «успешно прорвав позиции противника к юго-востоку от Тюй-Тюбе, гнала врага на Пасурман и готовилась к повороту на Чонгарское направление, на Таганаш»>{354}.
Кошевой с разрешения командарма сменил дислокацию своего наблюдательного пункта, перейдя в район недавно захваченной высоты 30,3. Наступило время решить задачу, которую еще накануне ночью по телефону поставил начальник штаба фронта генерал С. С. Бирюзов — согласовать с представителями командования 19-го танкового корпуса вопросы ввода корпуса в сражение после полного прорыва вражеской обороны. Для этого на новый НП Кошевого был направлен заместитель командира корпуса полковник И. А. Поцелуев. Командиры, используя бинокли, долго изучали местность, определили пути подхода танков к рубежу развертывания и договорились, когда и как следует поддержать их артиллерийским огнем и ударами авиации. Затем спустились в блиндаж, оборудованный еще немцами, чтобы перекусить. Здесь и произошел один из тех многочисленных случаев, о которых вспоминают старые бойцы, не переставая удивляться фронтовой удаче.
Впрочем, дадим слово самому Петру Кирилловичу: «Мы исправно работали ложками, продолжая беседовать о совместных действиях, как вдруг… Мы с Поцелуевым почувствовали, как загудела и заколебалась вокруг земля. Это самолеты врага прорвались к высоте и нанесли еще один удар. Мы переглянулись, нисколько не заботясь о безопасности, поскольку над головой находилось, как нам казалось, надежное перекрытие. Однако дело обстояло иначе. Вместе с тяжелыми бомбами самолеты противника бросали множество мелких бомб осколочного действия, которые у солдат получили прозвище „лягушки“. Вот теперь-то и пожаловала к нам в блиндаж такая тварь, свалившись через крышу прямо между мной и Поцелуевым. Мы сообразили, что именно происходит, лишь тогда, когда потолок затрещал и чугунная чушка оказалась у наших ног. Мы оцепенели… Прошла секунда, две, три… Взрыва не было. И я, и собеседник, однако, не поднимались и молча взирали на бомбу. Наконец мы полностью пришли в себя и выскочили в траншею… Бомба так и не взорвалась. Ее благополучно обезвредили»