Доделывая «Игоря», Бородин не позднее сентября вплотную занялся новым масштабным замыслом — Третьей симфонией. Когда Дианины по дороге из Владимира в Петербург остановились на Калужской, он учил Борюшку играть главную тему первой части.
Мысль о новой симфонии созревала постепенно. Сперва началась работа над Третьим квартетом, для которого уже существовали все темы первой части и «Русское скерцо» в «русском» же размере 5/8 (взятое из «старых оскребушков»). Теперь появились наброски медленной части квартета, в том же размере. Это происходило на фоне победного шествия Первого квартета, но через некоторое время Александр Порфирьевич мог разочарованно констатировать: его прекрасный Второй квартет особого успеха не снискал. Впрочем, как и Вторая симфония.
Летом 1884 года Римский-Корсаков окончательно превратил свой не слишком удавшийся струнный квартет в Симфониетту на русские темы, избрав тональность ля минор (17 ноября Бородин слышал эту вещь в концерте РМО, где исполнялась его каватина Кончаковны). А в следующем году в Бельгии Александр Порфирьевич воочию лицезрел триумф всех своих симфонических сочинений. По-видимому, в разговорах с графиней де Мерси-Аржанто его дальнейшие шаги на этом поприще обрели окончательную ясность, поскольку в письмах к нему она заговорила о «моей симфонии». Действительно, имело смысл сочинить большую оркестровую вещь для Бельгии, ведь там не придется ни хлопотать о премьере, ни выдерживать шквал дружеских советов по улучшению партитуры, ни опасаться происков критики. Посвящение Третьей симфонии графине после посвящения Первой Балакиреву, а Второй — Екатерине Сергеевне, выглядело бы вполне естественно.
Эта новая грандиозная работа теперь увлекала его куда сильнее «Игоря». Тем более что за оперу можно было не волноваться: Римский-Корсаков еще в 1883 году начал поговаривать, что если Бородина переживет, то «Игоря» кончит. Стасов почти свыкся с этой мыслью, написав в сентябре 1884 года Николаю Андреевичу: «За третьего русского композитора Вам придется кончать» (третьего — после Даргомыжского и Мусоргского).
По сообщению Глазунова, Третья симфония Бородина должна была называться «Русской». В самом деле, почему бы не подарить бельгийским русофилам именно такое сочинение, которое перекликалось бы и с Первой («Славянской») симфонией Глазунова, и с корсаковской Симфониеттой на русские темы? Невидимые нити связывали новый замысел с давним, сочиненным еще в Италии фортепианным квинтетом: то же мерцание ля минора и до минора, не говоря о неожиданном возвращении к русскому стилю времен «Жизни за царя».