А когда все кончилось, нас четверых погнали на край поля. Возле вырытой ямы нас поставили на колени. Мне показалось, что эсэсовцы, нас конвоирующие, были пьяны. Затем я почувствовал страшный удар в голову и провалился во тьму.
Когда я очнулся, то почувствовал какую-то тяжесть и во рту горький привкус. Было темно, и чувствовался какой-то необъяснимый смрад. Я выкарабкался наверх и увидел, что лежал в яме, наполненной трупами, слегка присыпанными землей. Оказалось, что пуля лишь скользнула мне по черепу. Насколько было возможно, я очистился от крови и земли и помчался куда глаза глядят. Вдали слышал я немецкие крики, а также визг и лай собак.
Я убегал полями, обходя дороги и людей. К вечеру следующего дня, увидев село, вошел в него и направился прямо к костелу. Постучался и попросил есть. После того, что увидел и пережил, я надеялся найти защиту лишь там.
Пан ксендз, посмотрев на меня, тотчас провел меня в дом, где меня накормили, вымыли и одели в другую одежду. Ночью, уже под утро, ксендз пришел с какими-то двумя людьми, один из которых осмотрел мою рану на голове. Затем они попросили, чтобы я рассказал обо всем подробно. Выслушав, второй незнакомец неожиданно спросил у меня пароль. Конечно, я был удивлен. Тогда эти люди сказали, чтобы я подождал в другой комнате. Но я все равно слышал, как они говорили ксендзу: какая разница, если ясно, что Германия войну проиграла, а нам это может помешать, люди не поймут. А ксендз отвечал, что как агент какого-то «провода» он с ними согласен, но как человек и священнослужитель считает, что люди имеют право знать, куда их тащит одержимый бесом фюрер, – знать, чтобы душу свою не загубить. И о чем-то еще, но я не разобрал.
Затем меня вызвали и сказали, что оставаться здесь мне нельзя. Пан солтыс наверняка видел и уже донес, так что скоро в село нагрянут немцы. Но я могу быть спокоен, сейчас они отвезут меня в безопасное место. Повозка, запряженная лошадьми, уже ждала. Через несколько часов мы были в лесу. Так я стал партизаном, сам того не ожидая.
Я рассказывал всем про то, что видел. Зачем я это делал? Мне казалось, я поступал правильно, потому что чувствовал покой. Если рай и ад есть и германцы выпустят на землю Неназываемого, тогда мир закончится, не будет больше ничего. И все мои страхи и заботы тоже ничего не будут стоить. А если ничего нет, остается бешеный фюрер с одержимым черномундирным войском, и с ним невозможен никакой мир.
Я узнал, что в село, где мне оказали помощь, на другой день пришли эсэсовцы. Спрашивали обо мне, убили ксендза и еще нескольких человек. Искали меня, чтобы никто не рассказал, во что на самом деле они верят и кому поклоняются. Может быть, завтра и меня убьют. Но я успел рассказать уже многим. Ради того, чтобы такого не было на земле.