— Я принимаю соболезнования, Артур.
— К убийствам причастен некромант. И сейчас мне уже не кажется твой выбор служить в Инквизе столь глупым. Мы все недооценивали нелюдей, брезгуя падалью, и упустили опасность развития их черных свойств. Теперь расплачиваются все, и потеря затронула нас.
Нольд спокойно сказал:
— Один представитель — не повод развязывать межвидовую войну. Все некроманты не несут ответственности.
— А завтра? А через год? Каждого носителя нужно передушить сейчас, пока чума не перекинулась на всю падаль, а мир не заполонили трупы. Поздно будет говорить про ответственность.
— Ты слишком мало знаешь о них, и, как следствие, боишься непонятного. В тебе говорит страх, а не разумная предусмотрительность, Артур.
Глаза старика зло полыхнули голубоватыми огоньками. Не как у матери, у той глубокая синева, а здесь обычный для полузверей аквамарин. Нольд сказал, что думает, невежливо задев словом «страх» мужчину, явно неведающего страха. Но, разве он не прав? Смерти боятся все, и люди-животные не исключение, какими бы свирепыми ни были.
Артур не огрызнулся, наверное, счел ниже своего достоинства осаждать молодняк на глупых оговорках. Перевел глаза на меня, улыбнувшись тонко и очень не добро. Оскалился, не показывая зубов.
— Поговорим о другом. Кого ты посмел привести в стаю?
— Еву Нольд.
— Я не спрашивал ее имени. Волк может жрать овец и даже сношать одну, но называть женой и приравнивать к волчицам — бесчестье.
Я не повернула к Нольду головы, чтобы увидеть лица, но резкую ярость почувствовала по изменившемуся воздуху рядом. И без замкнутого пространства вдруг я ощутила — морозное в его чистоте обожгло кожу и оледенило так, что волоски на руках зашевелились. Едва удержалась, чтобы не сцепить их в зябком жесте — смотрелось бы так, будто я себя устыдилась. А это не правда, я разозлилась тоже.
Некроманты — падаль, а лично я — овца. Трудно следовать совету не принимать на свой счет подобные оскорбления. Нольд выдержал тон спокойным:
— В тебе опять говорит страх непонятного, иначе бы ты выбрал слова повежливей, Артур. Если в своей жизни ты познал только овец, сочувствую узости вкуса. Мир животных разнообразней.
Искры опять полыхнули, ноздри едва заметно дрогнули и голос старика глухо зарокотал:
— Ну, расскажи тогда, что за капкан между ног у этой девочки, что ты попался, как вшивый пес, и покорно сунулся в ошейник? Моя мать уже выжила из ума, раз допустила подобное унижение…
— Господин Один, — не выдержала и подала голос, — от вас разит такой завистью, что я сейчас задохнусь. Ваши собратья моложе, и то — мудрее, молчат. Помилосердствуйте.