Потом они разожгли костер и в сгущающихся вокруг разгорающегося огня сумерках стали ждать, пока закипит похлебка в котелке.
- Сольмир, после ужина ты дежуришь первым.
- А я? — тихо спросила Любава. — Я тоже могу подежурить. Я же дружинница княгини.
Всеслав долго молча смотрел на нее. В вечернем полумраке у костра Любава казалась ему особенно хрупкой и беззащитной.
- Ты не похожа на дружинницу, — наконец заговорил рыцарь. — Я видел в своей жизни женщин-воинов много раз. Они равны по силе большинству мужчин, у них широкий разворот плеч, громкие грубые голоса и наглые повадки. К своему великому счастью, ты на них совсем непохожа. Кто вообще решил, что ты будешь дружинницей? Не обижайся, но с твоим облегченным укороченным мечом большинству воинов ты не противник.
- Так странно сложилась моя судьба, — с грустью ответила Любава, с болью вспомнив своего отца, сделавшего за нее этот выбор, потому что, будучи воином, он ничего другого ей предложить не мог. — Меня определили собирать оброки с княгининых данников, и с этим делом я вполне справлялась.
Всеслав хотел было сказать, что судьба замужней женщины подходит ей куда больше, чем участь постоянной скиталицы — дружинницы, но промолчал, заглядевшись через разделявший их рвущийся ввысь огонь в ее очи, казавшиеся сейчас неправдоподобно большими.
Внезапно Любава вздрогнула.
- Сольмир, это вовсе не безопасный ужик…
- Вижу, что гадюка, — тот молниеносным движением ухватил небольшую змею за шею и держал ее рядом с булькающей похлебкой. Гадюка бешено извивалась, но освободиться не могла. — Тебе никогда не говорили, Любава, что прокипяченый змеиный яд придает особый вкус щавелевому супу?
- Не надо, — сдавленным от отвращения голосом проговорил Всеслав.
- Чревоугодие — это грех, — елейным тоном сообщила Любава с озорным блеском в глазах. — Ничего особенного, конечно, но давай сегодня по-простому, без вареного змеиного яда.
Сольмир усмехнулся бледной тенью своей прежней улыбки и резким движением отсек голову гадюке.
- Твое «ничего особенного», Любава, это как забытые слова песни из прошлой жизни. Как давно я их от тебя не слышал. — Он смотал гадючий трупик в комок и, широко размахнувшись, забросил его в камыши. Оттуда послышались плеск, взвизги и тихое чавкание. Сказитель тщательно вытер руки о траву. А Любава подумала, что горе и тревога за ее отца значительно меньше, чем раньше, сдавливают ей душу. Это потому, что она такая неверная?
- Наверное, время лечит все душевные раны, — неуверенно сказала она вслух.
- Главное, дожить и дотерпеть, пока яркие новости, которые приносит жизнь, отвлекут внимание и ослабят боль души, но залечиваются ли до конца душевные раны — не знаю, — горько усмехнувшись, ответил Сольмир.