Я не сводила глаз с чашки чая.
– Что же такого поразительного? – бесстрастно спросила я.
– Андреа и… Джосс. Нет, он всегда был с ней очень любезен, но… пригласить ее на свидание…
– Вас это не должно так удивлять. Она вполне привлекательна, когда вымоется и даст себе труд улыбнуться. Возможно, Джоссу она улыбается не переставая.
– Как вам кажется, это ничего, что я ее отпустила? Я хочу сказать, что на мне лежат определенные обязательства…
– Честно говоря, я не представляю, как можно было ее не пустить. А потом, ей семнадцать лет и она уже не ребенок. Она теперь способна сама о себе позаботиться…
– В этом-то и беда, – сказала Молли. – Как, впрочем, и всегда было с Андреа.
– Все будет хорошо.
Хорошим и не пахло, и я это знала, но не могла лишать иллюзий Молли. А кроме того, какая разница? Не мое это дело. Если Джосс решил проводить вечера в объятиях этой нимфетки – пусть. Они одного поля ягода и стоят друг друга. Туда им и дорога.
Мы допили чай, и Молли, обвязав талию чистеньким фартучком, занялась приготовлением ужина. Я убрала чашки с блюдцами и вымыла их. Когда я вытирала и убирала последнюю тарелку, в кухню вошел Петтифер, держа в руке ключ, такой огромный, что им впору было отпирать тюремный застенок.
– Я знал, что я его надежно припрятал. Он оказался в самом дальнем ящике командирского секретера.
– Что это, Петтифер? – спросила Молли.
– Ключ от мастерской, мадам.
– Господи, кому он мог понадобиться?
– Мне, – сказала я. – Гренвил позволил мне пойти туда, выбрать картину и увезти ее в Лондон.
– Деточка, милая, я вам не завидую. В мастерской, должно быть, ужасная грязь, дневной свет не проникал туда лет десять.
– Ничего, – сказала я. И взяла ключ, тяжелый, словно сделан он был из свинца.
– Вы сейчас хотите идти? Но уже темнеет.
– Там что, нет света?
– Нет, свет там, конечно, есть, но от этого не легче. Дождитесь утра.
Но мне хотелось пойти тотчас же.
– Ничего со мной не случится. Я надену куртку.
– В холле на столе фонарик. Прихватите и его тоже, тропинка в саду крутая и скользкая.
Итак, застегнув на все пуговицы свою кожаную куртку и вооруженная ключом и фонариком, выйдя из дома в сад, я пустилась в путь. С моря все еще дул очень яростный шквалистый ветер, обдававший фонтанами мелких холодных брызг, и я не без труда закрыла за собой дверь. Хмурый день быстро превратился в ранние сумерки, но света было достаточно, чтобы различать тропинку, шедшую под уклон, и я не зажигала фонарика до самой мастерской, где он мне понадобился, чтобы вставить ключ в замок.
Я приладила ключ, и он неохотно повернулся: замку требовалась смазка. Пахнуло сыростью и затхлостью, и, вспомнив о паутине и плесени, я быстро просунула руку в темноту, нащупывая выключатель. На высоком потолке тут же зажглась одинокая голая лампочка, пробудившись к безрадостной своей и еле теплящейся жизни, и вокруг меня заплясали тени, потому что сквозняком шнур раскачивало туда-сюда, как маятник часов.