С этого и началось то, что получило название «опричнина»[20]. Требование опричнины не было, конечно, импульсивным всплеском тёмной души самодура, который давно уже терзался от мысли, что его действия могут как-то ограничиваться и осуждаться. В своём цезарианском представлении о власти царь считал всех своих подданных рабами, над телами и душами которых волен только он: «Жаловать же своих холопов вольны, а и казнить вольны же». Главным в этой формуле была для Ивана её вторая часть – казнить.
Наиболее проницательные люди из царского окружения давно заметили лютость и бесчувственность молодого государя, склонность его к неоправданной жестокости. Свидетельство об этом мы находим в рассказе о митрополите Макарии.
«В некую ночную пору стоял святитель на обычной молитве и возгласил громким голосом:
– Ох, мне, грешному! Грядёт нечестие и разделение земли! Господи, пощади, пощади! Утоли гнев свой. Если не помилуешь нас за грехи наши, то хоть не при мне, после смерти моей! Не дай мне, Господи, видеть этого.
И пролил горькие слёзы. Услышал это келейник его и удивился, думая про себя: „Грядет нечестие, и кровопролитие, и разделение земли".
Так и случилось. Задолго до опричнины видел видение сие».
И вот беда пришла. Правда, немногие ещё догадывались об этом, тем более в среде простых обывателей. Условия царя приняли безоговорочно. А он потребовал: «А на свой обиход повелел государь города и волости брать: Можайск, Вязьму, Козельск, Ярославец, Медынь, Суздаль с Шуей, Галич со всеми пригородами, Вологду, Устюг, Каргополь и иные. Также в Кремле повелел для двора своего особое место расчищать. И на Посаде московском повелел улицы в опричнину брать: Чертольскую улицу, да Арбатскую, да половину Никитской, и до Новодевичьего монастыря, да слободы московские себе в опричнину повелел брать».
Оговорённые территории царь оставлял под своей юрисдикцией, а остальные «отдавал» земщине. Ведать этими землями надлежало князьям Ивану Дмитриевичу Бельскому и Ивану Фёдоровичу Мстиславскому. Конечно, это не значило, что Иван отказывался от большей части территорий России, но он лишал их своего покровительства, своей милости. К чему это вело, россияне поняли позже, а пока с радостью встретили «уступку» государя: «И архиепископы, и епископы все, и весь Освящённый собор, да и бояре, и приказные люди во всём том положились на государеву волю».
Для начала Иван IV приговорил взять с земщины за свой отъезд (!) сто тысяч рублей. Мелочная душонка была у начинающего деспота.