Он сдержался, не отдернул руку, не отшатнулся сам. Остатками своей бедной души он понимал, что перед ним стоит ребенок. Несчастный, заблудившийся между мирами ребенок. И этому ребенку нужны ответы.
– Я не знаю, девочка, – сказал он просто. – Наверное, я особенный.
– Он тоже так говорил. – Лизонька убрала руку, и Август полной грудью вдохнул сырой ночной воздух. – Он говорил, что вы особенный, и вы непременно придете.
– Я пришел. – Август потер виски. В голове шумело, как после дичайшего похмелья.
– Вы опоздали. Лени больше нет. Меня больше нет.
– Но остались другие. – Почему-то ему было важно оправдаться перед этой маленькой призрачной девочкой. Или не перед ней, а перед самим собой? – В усадьбе есть и другие дети.
– Она их заберет. Одного за другим. – Лизонька покачала головой.
– Когда?
Нужно было спросить «как», но сроки были важнее. Время сейчас стало его единственным союзником.
– Скоро. Наверное, следующей ночью.
– Что она делает? – Август обернулся, окинул притихший парк долгим взглядом. – Что она с ними делает, Лизонька?
– Она играет. – Лизонька поежилась, как от холода, а Август некстати задался вопросом, чувствуют ли призраки холод.
– Во что? – спросил он вместо этого.
– В прятки. Она играет с ними в прятки. Это так забавно, мастер Берг.
– Что именно?
– Она так выбирает следующего Светоча. Она выбирает, а они, каждый из них, старается попасться первым, старается, чтобы она поймала именно его.
– И ты? Ты тоже… Светоч?
– Я?! – Лизонька усмехнулась. – Я не одна из них! – сказала твердо. – Я не хотела, чтобы она меня нашла, а она все равно…
– Она поймала тебя? – догадался Август.
– Да. Поймала, запятнала, сказала, что я очень особенная девочка, что я стану одной из лучших. Вы чувствуете, как от нее пахнет? – спросила вдруг Лизонька и поморщилась. – Сейчас я уже ничего не чувствую, но тогда, когда я была еще живой… – Она прикрыла глаза, будто вспоминая. – Такой тяжелый запах… Так пахнет на кладбище. Я знаю. Мой папа был кладбищенским сторожем. Я выросла среди могил. От нее всегда пахло смертью. Иногда сильнее, иногда почти неразличимо, но я чувствовала этот запах. А вы?
Горечь полыни, ладан, свечной воск…
– Я чувствую. – Август кивнул, и Лизонька открыла глаза, посмотрела на него совершенно недетским взглядом. Да и можно ли считать это существо ребенком? Есть ли возраст у неприкаянной души?
– Что ты сделала, чтобы не стать одной из них?
– Я убила себя, – сказала она и улыбнулась такой улыбкой, от которой у Августа исчезли все сомнения. Ребенок не может так улыбаться, ребенок не может так просто рассуждать о жизни и смерти. – Было больно. – Лизонька потрогала свою тонкую шею. – Нужно было выбрать другой способ, но у меня не осталось времени. Даже сейчас мне иногда кажется, что мне не хватает воздуха. Смешно, правда?