Я стоял у окна в своей чистой спальне, скрестив на груди руки. Вдыхал пахнущей сосновой хвоей воздух, смотрел сквозь намытое оконное стекло на зелёную листву. Мне пришлось пообещать Полуше, что он сегодня вновь поставит опару на основе моей «закваски». А ещё я поддался на уговоры работников — разрешил пекарю испечь завтра вдвое больше хлеба: продавщица поклялась, что продаст его без остатка («Если хлеб будет сделан «по-учёному»). Причём ни пекарь, ни продавщица не попросили за это прибавку к зарплате и радовались моему разрешению больше работать ну точно, как дети.
«Что случилось с закваской? — спросил я. — Опять привидение пакостит? Уши гадёнышу откручу!»
«У него уже нет ушей», — сказал профессор.
«Не тупи, мэтр. Я и сам понимаю, что у него есть, а чего нет — совести у него точно нет. Я из его загаженной берлоги весь день дерьмо выгребал. А этот неблагодарный тип ударил меня в спину. Ну не скотина ли он? Морду ему начистить не помешало бы. Подскажи-ка, мэтр: как мы можем этого пакостливого старикана успокоить?»
Я уселся на кровать, пробежался взглядом по обшарпанным стенам.
«У меня получится навечно запереть его на ограниченном пространстве, сказал профессрор, — в одной из комнат дома, к примеру. Или заключить его внутри неодушевлённого предмета по принципу создания артефактов. А есть возможность привязать призрака к одушевлённому носителю…»
Не позволил мэтру договорить.
«Стоп! — сказал я. — Как это? Что значит: привязать? Объясни. Меня заинтересовал последний вариант — с живым носителем».
«Постэнтический слепок не может существовать без привязки, — сказал профессор. — А полностью развеять его вне защищённых стен лаборатории — чревато неприятностями: случится неконтролируемый выброс энергии, который может привести к плачевным последствиям для заклинателя».
«Но при чём тут одушевлённый носитель? — спросил я. — Ты предлагаешь мне привязать его к себе? Чтобы беседовать не только с тобой, но и со спятившим старым пекарем? Сомнительное удовольствие. Насколько разумен сейчас наш мастер Потус? Имеет ли он доступ к своим знаниям?»
Потянулся к стоявшему на тумбе кувшину — плеснул разбавленное вино в кружку.
«Со дня его смерти прошло всего полгода, — сказал профессор. — С вероятностью в семьдесят три процента энергетическая составляющая с тех пор не пострадала. Часть воспоминаний пекаря, безусловно, уже утеряна. Но до полной утраты разума и потери самоидентификации мастера Потуса пока далеко — ещё лет десять его оболочка останется вполне цельной; сохранится и разум».
Я постучал пальцем по спинке кровати.