Мне не верилось, что у этой страны действительно могли быть какие-то проблемы. По мне, так все слова, которые использовал Шеффер: кризис, социальные потрясения, – были не более чем пустой газетной болтовней.
На последнем году обучения я полностью сосредоточилась на завершении диссертации. Я писала о тенденции к принятию законов не в парламенте, а сразу в судах. Голландские политики были не в состоянии взять на себя всю ответственность и действовать решительно. Они были слишком заняты достижением консенсусов и прибылью с выборов, поэтому позволили судьям взять на себя решение спорных вопросов.
Я думала, что, возможно, смогу пойти после учебы в докторантуру, а потом, может быть, и преподавать.
Весной 2000 года моему отцу, к тому времени уже почти полностью слепому от катаракты, удалось получить визу в Германию, чтобы сделать операцию на глаза, которую я с радостью помогла ему оплатить. Я навестила его в Дюссельдорфе, проехав весь путь на своем «Пежо 206» вместе с Мирьям. Марко и Эллен присоединились к нам днем позже.
Марко не очень хотелось встречаться с моим отцом, поэтому мы решили, что он и Эллен будут изображать пару, ведь я и сама не была готова обсуждать с отцом тот факт, что живу в грехе. Не сейчас.
Абех обнял меня. Он выглядел гораздо старше, но пахло от него точно так же, как в детстве. Это было довольно приятным поводом обняться еще раз. Сначала мы говорили на какие-то повседневные темы: о моей учебе, о политике. Но все, о чем хотел говорить мой отец, – это Сомали. Великое государство Сомали, которым оно должно было стать в один прекрасный день. Он рассказал мне, что хотел бы видеть у руля исламское правительство, которое управляло бы страной по законам Аллаха. Любая политическая система, разработанная и созданная людьми, по его мнению, была обречена на провал.
Я заняла противоположную позицию. Говорила очень резко, чем сама себя удивила. Закон Божий не может быть справедливым для всех тех, кто не является мусульманином. Да даже в рамках самого ислама не все люди думают одинаково. Так кто же будет создавать закон?
– Власть священнослужителей всегда тоталитарна. И это означает, что человек не будет иметь выбора. А все люди отличаются друг от друга, они все разные, и мы должны отмечать и учитывать это, вместо того чтобы пытаться всех уравнять, – говорила я.
На что отец ответил, что мы должны изо всех сил стараться, чтобы обратить каждого в исламскую веру. Он разочаровал меня этой простодушной логикой и удручающим отсутствием реализма.
Отец решил договориться насчет моего развода. Я не чувствовала ни малейших уз брака; Осман Мусса был для меня лишь смутным воспоминанием. Но моему отцу это было необходимо. Он сказал, что не будет заставлять меня выходить замуж против моей воли, что я сама могу выбрать себе мужа. Мне кажется, ему просто хотелось думать о себе как о человеке, который предоставляет свободу. Все же где-то в глубине его души был похоронен демократ.