Но отчего-то самым-самым сладким, самым-самым приятным и радостным оказалось тихое, сказанное на выдохе «спасибо» с добрым блеском в серо-зеленых – а они у него именно такого цвета – Володиных глазах. Это «спасибо» весь день и вечер грело Юркины легкие. Все потому, что это было заслужено, и потому, что это было произнесено им, Володей. Который за недолгих полчаса вместе на пляже, как казалось Юрке, стал ему понятнее и ближе. Может быть, даже почти что другом. ***
Неугомонная детвора на речке оказалась не самой серьезной Володиной проблемой. В тот же день, во время репетиции, худрука тиранил Олежка, который очень хотел главную роль в спектакле. И все бы ничего: у Олежки и голос громкий, и реплики он запоминал быстро, и в роль вживался отлично… да только картавил так, что половину слов не разобрать. Володя не хотел обижать Олежку, но в то же время не мог назначать его на роль с большим объемом текста. В итоге пообещал, что послушает и других, а там выберет, кто будет лучше. Заверил, что Олежка все равно не останется без роли.
Юрка наблюдал за этим балаганом и скучал. За Машей следить было не столько скучно, сколько почти физически больно: она фоном бренчала на пианино всю ту же надоевшую «Лунную сонату», и ладно бы только надоевшую – исполняла она ее плохо. Юрка пытался не слушать, но слышал и мечтал, чтобы Маши и этого проклятого инструмента здесь вообще не было. Не звучала бы тогда музыка, не тревожила бы с таким трудом зарубцевавшиеся раны.
Музыка… Он не мыслил себя без музыки, она проросла в него корнями. Как долго он выкорчевывал ее из себя – год или целую жизнь? С каким трудом он научился жить в тишине, но вдруг оно – фортепиано, и вдруг она – Маша – отличный пример того, как не надо играть. И вдруг – соблазн и понимание, что Юрка мог бы сыграть лучше, но не сейчас, а раньше, целую жизнь назад, когда еще что-то мог и умел. А сейчас – забыл, и ему оставалось лишь слушать других, задыхаясь внутренней тишиной, пустотой и жгучей самоненавистью.
Он смотрел на Машу, стиснув зубы. Пытался иронизировать над тем, как она бросала томные взгляды на Володю, но иронизировать не получалось, Юрка только все больше и все безотчетнее злился. Хотел переключиться на кого-нибудь другого, например на троицу, но девчонки и вовсе на репетицию не явились.
Еле дождавшись окончания, Юрка убежал переодеваться для дискотеки. Выходил из комнаты, полностью погруженный в мысли о пачке «Явы», припрятанной в его тайнике за забором у строящегося корпуса, когда его окликнули:
– Юрчик!
Полина схватила Юрку за локоть и заговорщицки посмотрела в глаза: