Юрка так крепко задумался и так засмотрелся на Володю, что едва не пропустил самое главное – подъем флага. Благо соседка стояла рядом, одернула. Он и на флаг посмотрел, и «взвейтесь кострами, синие ночи, мы – пионеры, дети рабочих» [1] пропел как положено. Только после «всегда будь готов» снова уставился на Володю и стоял как болван до тех пор, пока пятый отряд не начал расходиться. Вожатый, поправляя очки, ткнул себя в переносицу и зашептал: «Двенадцать… Ой! Тринадцать… Трина…» – и ушел вслед за детворой. ***
Юра угрюмо покачал головой, еще раз обводя взглядом площадь. Время не щадит ничего и никого – вот и место, такое родное, потому что именно здесь Юра впервые увидел своего «В», зарастало лесом. Пройдет лет десять, и тут будет совсем уже не пройти сквозь ветви густого ясенелистого клена, а случайного путника не на шутку испугают выглядывающие из поросли части гипсовых тел пионеров. Или будет еще хуже: стройка доберется сюда, лагерь снесут, а на столь дорогих Юриному сердцу местах вырастут коттеджи.
Юра побрел в западный угол площади, к дорожке, по которой вожатые уводили младших пионеров после линейки. Дорога вела его дальше, к реке, но он стоял на месте и выискивал теряющуюся в траве тропинку. Ориентируясь больше на память, чем на то, что видели глаза, узнал развилку: слева виднелись очертания спортплощадки и корта, а справа, чуть подальше, можно было рассмотреть остатки корпусов малышни. Но Юра повернул обратно, на площадь, и направился в другую сторону, к эстраде и кинозалу. Он брел, озираясь на высокие деревья, и ему казалось, что все вокруг – какой-то странный сон. Он вроде узнавал эти места: вон там, на возвышении, виднелись щитовые, а если пройти дальше, можно оказаться у кладовых. И, воскрешая в памяти картинки, переживал щемящее чувство – теплое и родное. Но в то же время к нему примешивалась горечь: все здесь стало чужим и незнакомым.
Вскоре он оказался на эстраде – месте, где началась его история, их история. Недолгая, но такая яркая, что согревала своим светом огромную часть его жизни.
Огороженная низеньким повалившимся забором танцплощадка с ракушкой-сценой когда-то была украшена красными флагами и расписными плакатами «Слава КПСС» и «Мы – юные ленинцы», старыми даже для Юриного времени. Под ногами валялся рваный, выцветший, грязно-оранжевый плакат-растяжка со стихами. Стоя на рваной тряпке, Юра посмотрел вниз. Прочел, что смог разглядеть: «Как повяжешь галстук, береги…» – и отвернулся. Справа от сцены традиционно висела одна из копий распорядка дня. Теперь единственная сохранившаяся строчка сообщала, что четыре тридцать – это время для общественно полезных работ. Слева, на самом краю танцплощадки, все еще высился Юркин наблюдательный пункт – величественная трехствольная яблоня. Когда-то увешанная тяжелыми плодами и гирляндами, а теперь высохшая, искореженная и поломанная. На нее уже не удалось бы взобраться – рухнет. Впрочем, Юрка и раньше падал с нее – двадцать лет назад, когда по поручению вожатой вешал на дерево пестрые электрические гирлянды.