Судьба научила меня воспринимать ее фортели как должное. Нетривиальность ситуаций — каприз сюжета. Чем взбесить нежитей? Рука заправляет лезвие в станок. Легендарные кудри спархивают на линолеум.
Я — в дверях кабинета. На моем черепе рефлексирует лампа.
За столом — тройка.
— Администрация предприятия приносит вам свои извинения за неправильное ведение первоначального расследования, — голос Казнокрада вибрирует, как у кукольного человечка. Он мог бы растрогать своим убожеством, если бы не его ненависть ко мне, выданная дрожью пальцев и нетерпеливым нервным помаргиванием.
Атаман и здесь не в состоянии связать два слова. Пытаясь присовокупить свои соболезнования, он вдруг инкриминирует мне обман администрации неотгулянным отпуском за прошлый год. Как ветер из мешка, извлекается подписанный мною акт.
— Я не совсем понимаю, товарищи, вы приглашали меня, чтобы вручить акт и извиниться или для нового головомоечного тура?
— Конечно, для извинения, — кудахчет резидент месткома.
— Я тебе обещал акт — ты его получил, — так жмурится кот, когда его награждают по морде.
— Акт — ваша любезность или объективное решение комиссии по расследованию?
Я еще не подписал документ, я могу уйти, машина, гул которой сопровождает мое появление, может быть запущена на полные обороты — они чувствуют это.
— Конечно же, решение комиссии, — Атаман прикрывает Панча своим корпусом.
— Скажите, почему решение комиссии изменилось на положительное, если за время дополнительного расследования ею не было получено ни одного по сути иного документа, чем первоначально? Я и мой капитан были обвинены в подлоге документов, на это имелись свидетели, заседание профкома намеревалось адресовать дело в прокуратуру. Могу я знать, на основании чего моя травма признана производственной?
Немая сцена. Еще один удар в нарушение ГОСТов всех допусков общения.
— Дело в том, что Облсовпроф прекратил всякие расследования по поводу вашей травмы и признал ее полученной на производстве, — решается ринуться на выручку Казнокрад.
— Так это не ваша любезность? — Я тычу веником в ощеренную морду.
Остается расписаться в акте формы Н-1, гдев графе 15.1 «причина несчастного случая» вписано: «Личная неосторожность».
В приемной секретарь торжественно предлагает мне расписаться за ответ Кормящего, который еще странствует в заказном конверте. Мне дозволяется почитать один из дублей. За нарушение законности Атаману объявлен выговор. Панчу — служебное взыскание.
Город. Возвращение.
Зажигалка скользит в жирной руке. Огонь не погаснет от бензиновой влаги? Улыбаюсь опечатке и вновь как бы изучаю памятник самодержцу. Вокруг — люди. Кто-то догадался, но не решил, разумно ли обнаружить знание. Кому-то, допускаю, любопытно. Должностным шагом приближается милиционер. Еще не все? Да, еще не все. Но даже если я вспыхну, то, может быть, успею добежать до канала? Недалеко живет приятель. Подальше — мать. Наискосок через площадь удавился поэт. Остальное — словно кадры, не фиксируемые зрением. Потом...