Никак не получается, но, впрочем, никто и не стремится определить Фреда на случку. Девственник, раздираемый страстями, повисает он то на шубе почтенной профессорши из заказчиков Осталовой, то на бедре любой из мывших у Осталовых пол женщин. Когда, беснуясь с мальчиками, пес принимается «насиловать» кого-то из братьев, возмущенная Софья приказывает: «Анна! Накажи Фреда! Собака развращает детей!» И, взором обведя возможных гостей: «Про пуохого чеуовека так и говорят — собака!» Не дожидаясь вмешательства Анны, старуха берет полотенце и хлопает пса по заду, которого наказание это только подстрекает к «разврату», и, воспламененный, энергичней принимается он оттопыривать зад.
Диван у Осталовых один, и только когда Диме исполнится восемьдесят три, вернее, шестнадцать лет, он возьмет в рассрочку второй. На раскладушках братья спят до тех пор, пока специалисты не обнаруживают у них распоясавшийся сколиоз. Тогда Анна заказывает дощатые щиты, обитые фанерой. Их изготовляет Кирьяныч. Щит кладется на раскладушку. Сверху — матрац.
Но спать мешает мальчикам не сколиоз, а Фред. Девственность, может быть, является причиной его беспокойного сна. И когда ночью он, беспечно заснувший под чьим-то ложем, пытается выкарабкаться на свободное пространство, то неизбежно скользит когтями по полу и в отчаянии быть раздавленным телом, которое начинает над ним шевелиться, рывком берет вес, и раскладушка, покачиваясь, мечется по комнате, сталкиваясь с соседними ложами и лишая сна всю семью, до тех пор, пока Фред не выныривает из-под своей ноши и не забирается под другую раскладушку, чтоб через час прокатить ее арендатора.
А однажды пес зацепил за болтавшуюся пружину верхнее веко и орал, пока сам же не высвободился. Анна лежала все это время на той самой раскладушке и, отложив книгу, боялась пошевелиться, чтобы собаке не пришлось еще хуже. Сережа пытался понять, как это могло произойти, а Дима отсиживался у «наших», многократно пересказывая, как все случилось, и не возвращался, пока не смолк собачий крик. Софья приготовляла Анне бутерброды, а что происходит, так и не поняла и только, прикрыв наполовину веки, повторяла: «Вот тебе и раз!»
Ночью Софья встает по нужде, пока годы не заставляют ее опаздывать с подъемом. Она считает своим долгом и мальчикам предложить «генерала», шепча: «Ну, скорей! Ночь-то длинная!»
Утром Софья просыпается раньше всех, зажигает свечу и с подсвечником карабкается на буфет, на самом верху которого живут желтые часы, и, если они показывают нужное время, начинает побудку. «Вставай! Опоздаешь!» — отсчитывает старуха метрономом фразу тому, кто залежался. Но поднять братьев составляет сложность — большую, чем уложить, и эффективней всех это получается у Марианы Олафовны, которая просто поливает их холодной водой из ковшика, а они не смеют ей грубить, из всей семьи единственной, и только однажды, юношей, Дима доведет ее своим поведением до слез, и она упадет в «коридорчике» на колени, колошматя его кулаками в грудь и повторяя: «Ну что я тебе сделала?!» И потом, час спустя, скажет: «Когда-нибудь, через много лет, ты вспомнишь об этом и тебе станет очень стыдно». А у него еще не пройдет испуг от победы над несокрушимой бабушкой, но он уже будет знать, что когда-нибудь действительно вспомнит не только это, но вообще все, что причинил миру дурного.