— Милиция добралась?
— Нет, доня, эти с милицией договорились бы.
— Тогда в чем же дело?
— А в том, что через три дня ровно как они курган разрывать начали, умер человек у них. А сутки спустя еще один, в районной больнице.
— Да ну! И отчего же умерли они?
— Картина такая же, как была у тебя — тошнота, температура, галлюцинации. Может, и вытащили бы их, да не вовремя спохватились. Они ведь травкой баловались, и когда тех двоих мутить начало, решили, что от передозировки. А как один откинулся, второго сразу в больницу, только было уже поздно. Ну, они с такими делами быстренько свернулись, и больше на том кургане никто до тебя не появлялся.
— Вы говорили, у меня кишечная палочка была. У тех двоих тоже?
— Те двое целый букет подцепили: и палочку, и стафилококк, и столбняк. А может, и другое что, которое ни анализы, ни вскрытие показать не могут.
— И что же это? Неужто, на самом деле проклятие?
Домна помолчала.
— Все может быть. Как ты думаешь, почему коренное население курганы не трогает?
— Ну, не знаю, некогда им, может быть?
— Это вам, городским, бывает некогда. А здешним для всего время найдется, была бы нужда. Дело не в том. От дедов еще наших про этот курган поверье одно ходит. Тому семьсот с лишним лет проходили тут войска Батыевы из Орды на Запад. Были они в Польше, в Венгрии, разорили там города большие, разграбили храмы католические, вывезли утварь золотую, оклады книжные, драгоценными камнями разукрашенные. С этой добычей возвращался Батый через Дикое поле. Дело к зиме шло, войско от похода усталое, а тут степняки, как коршуны вьются, на чужую добычу зарятся. Тяжко стало ордынцам всю дорогу оборонять награбленное. И тогда Батый велел глубокие ямы выкопать, а в них зажечь костры огромные. Достали монголы золотые изделия, камни вынули, золото в слитки переплавили. Раздал Батый каждому его долю, а свою часть добычи схоронил в семь курганов донских. Чтоб чужая рука клада не коснулась, принес он кровавую жертву и заклял золото страшным заклятием. Поверх каждого схрона два воина убитых вместе с лошадьми закопал. А еще бают — заклятие он наложил такое, что золото курганное только на кровь его отзовется, дастся в руки лишь потомкам Батыевым. Все ж посторонние, кто жальник рыть будет и клады искать, скорой смертью умрут
— И вы в это верите?
— Верить, донюшка, или не верить, это дело личное. А вот могилу разорять, мертвых тревожить — грех это, не по-божески.
— Ну, в таком случае, вся археология это сплошной грех. Только, Домна Федоровна, вы же медик, и сама знаете: если бы трупы не вскрывали, откуда узнали бы, как человек устроен? Ведь вскрытие производить, значит, мертвого еще как тревожить! Наука вещь жестокая и в чем-то беспринципная. Мне кажется, когда речь идет о познании, разговоры о морали не совсем уместны. В конце концов, живым-то мы, археологи, вреда не приносим, а медицина, например, приносит, и еще как — чего только опыты на свинках, кроликах и прочей живности стоят…