: он гений), — обратились в министерство обороны: тяжелая вода не должна попасть бошам, ее необходимо вывезти из оккупированной Норвегии, тогда мы можем продолжить наши работы по созданию своего ядерного реактора… Знаете, военные нас поняли! Видимо, наши военные особые люди, ведь именно они выдвинули из своей среды де Голля, с ним можно соглашаться или нет, но ясно, что это настоящая звезда на политическом небосклоне мира… Словом, в это дело вошел лейтенант нашей разведки Жак Аллье, совершенно поразительный человек, других таких я не встречал! Он совмещал в себе талант исследователя, озорство и бесшабашность шалуна и чистоту и трепетность влюбленного юноши! Представляете, что это за гремучая смесь! Да к тому же шумен, смешлив, пьющ, не оставляет без внимания ни одной привлекательной женщины — хрестоматийная иллюстрация несерьезности… Словом, расспросив всех моих коллег о том, что его интересовало, он вылетел в Стокгольм, а оттуда перебрался в Осло… Учтите: в Осло, оккупированное нацистами! С которыми мы находимся в состоянии войны! И было это — страшно вспомнить — за три месяца до падения Парижа; какой прекрасный роман написал Эренбург об этой трагедии, — лицо Жолио-Кюри сделалось мягким, улыбчивым, вокруг глаз собрались мелкие морщинки («Так бывает у всех, — отметил Громыко, — кто часто смеется, плохие люди смеются редко»). — Он всегда просил меня, когда приезжал в гости, играть ему Равеля и Прокофьева… Я это делал с радостью, он прекрасный ценитель, хотя страшно резок, бритва, а не человек… Так вот, лейтенант Аллье придумал совершенно феноменальный план… Он пошел не по пути авантюр и трюков, а стал действовать как преуспевающий коммерсант и заключил с этим самым заводом вполне официальный контракт на приобретение тяжелой воды… Причем с помощью норвежских юристов-патриотов он
засадил в договор пункт, что товар передается не частному лицу, а французскому правительству! Можете себе представить?!
— С трудом, — ответил Громыко. — В условиях оккупации это почти немыслимо…
— Вот именно! Если бы Аллье стал советоваться в Париже с начальством, боюсь, они бы замучили его коррективами, все могло сорваться, надо брать ответственность на себя или уж советоваться с тем, кто, сказав «да», не меняет его на «нет».
Громыко кивнул, снова вспомнив глаза Вышинского; когда советская делегация обсуждала вопрос о Палестине, тот бегло пробежал текст выступления посла, написанный прошедшей ночью, резко заметил: «Не годится». Молотов — в отличие от Вышинского — читал достаточно медленно, вбирая в себя не то что фразы, а, казалось, слова, каждое в отдельности: