Зайцев видел, что не так-то просто уйти от острого разговора, но не терял надежды, что ему удастся поставить точку последним. Вот где представляется случай блеснуть своей эрудицией.
— Я сам никогда не был ханжой и терпеть не могу громких фраз, — произнес он и будто рукой снял с себя опьянение. — Пора понять, мы живем в двадцатом веке Лозунг нашего века — практицизм. Возьмите, например кораблестроение. Мы не строим кораблей со снастями и рангоутом, а строим с дизелями и паровыми турбинами. Вы думаете, потому, что паруса — это некрасиво? Ничего подобного! Сегодня в кораблестроении все подчинено целесообразности. На современном корабле нет ни одного прибора, ни одной вещи, не имеющей строго практического значения.
Зайцев все-таки привлек к себе внимание. Максимов выслушал его, кивнул:
— Хорошо. Предположим, ты прав, говоря о кораблестроении. А как же быть с человеческими отношениями? Разве там тоже самое главное — пресловутый практицизм?
— Человеческие отношения служат делу так же, как служим мы сами.
— А дружба? А любовь? — послышались голоса.
— Любовь и дружба создают хорошее настроение — и в том их практический смысл.
Поднялся шум, и из этого шума выделился обращенный ко всем присутствующим страстный и негодующий голос Надюши:
— Неужели вы, товарищи, верите в возможность устроить жизнь по такой нехитрой схеме? Разве можно все разложить по полочкам даже в наш, как вы выразились, век практицизма? Неужели вы все так думаете?!
— Нет, не все, — успокоил ее Максимов. — Пока так думает один товарищ Зайцев. Он заблуждается, притом не первый раз.
Зайцев усмехнулся.
— Интересно!.. Когда же я еще заблуждался? Будь добр, напомни.
— Я думаю, ты помнишь не хуже меня. Красивый вид имели бы мы в первые дни войны, не будь весь наш флот, каждый корабль, каждая боевая часть в состоянии постоянной готовности! Кормушенко и кое-кто с ним хотели опорочить нас, представить все, что мы предлагали, детской забавой, а война показала, что мы были правы. Немцы не застали нас врасплох. Для них флот сразу оказался орешком не по зубам.
Зайцев неловко ерзал на стуле.
— Знаешь что, товарищ комдив, не вали с больной головы на здоровую. Имей в виду: у Кормушенко было одно мнение, у меня — другое.
— Не знаю, не знаю, — упрямо повторил Максимов, — под выводами инспекции я видел две подписи: твою и Кормушенко.
Чтобы положить конец словесной перепалке, он хлопнул в ладони и объявил:
— Следующий номер нашей программы — танцы. У нас одна дама. Спешите занять очередь.
Кто-то крикнул:
— Комдиву вне очереди!
— Принимаю ваше предложение к сведению и руководству, — пошутил Максимов, завел патефон и пригласил Надежду Анатольевну.