9
Зайцев появился неожиданно. Было это после отбоя, когда корабль, пирс и все окружающие постройки утонули в темноте, сквозь которую мерцал, раскачиваясь на гафеле, один-единственный синий огонек. Матрос, стоявший у трапа, кутался в густую овчину полушубка.
Зайцев вырвался из мрака и оказался возле самого трапа. Матрос увидел неясную фигуру в снегу и хотел было крикнуть: «Стой, кто идет?» Но не успел и рта раскрыть, как услышал знакомый голос;
— Смотри, как бы тебя не замело! Матрос пробормотал сквозь зубы:
— Не заметет. Привычны.
Зайцев шагал по палубе с чемоданом. На пути перед ним выросла фигура Трофимова.
— Здравия желаю, товарищ командир!
— Здравствуйте! — Зайцев, не останавливаясь, пошел дальше. Трофимов едва поспевал за ним.
У самой двери в каюту Трофимов смущенно спросил!
— Как у вас там, товарищ командир? Обошлось?
— Обошлось! — бросил Зайцев и перед самым носом Трофимова бесцеремонно захлопнул дверь.
В каюте Зайцев поставил чемодан, снял пальто и подошел к зеркалу. На нем тонким слоем лежала пыль, мыль была и на столе, я на чернильном приборе.
«Хозяин жив, а в доме мертвечиной пахнет, — подумал он. — Ушел на два дня, и уже забыли. Каюту не убирают, решили: конченый человек. Все в жизни так: пока ты на глазах прыгаешь и все у тебя в порядке, тебе и почести, и внимание, А случись беда, все разбегутся».
Он медленно снял галстук, разделся, а мысль, как ниточка, тянулась и тянулась в одном направлении: «Каждый, попав в мое положение, бывает одинок. Жизнь устроена так, что никто за тебя не заступится. Каждый боится пострадать, бежит, как от огня, делает вид: моя хата с краю, ничего не знаю. Это только слова, что все люди должны друг другу. Слова подлые и лицемерные. Никто себя не считает в долгу перед другими людьми, и никто друг друга не выручает. Еще отец говорил: «В мире действуют суровые законы...» А что такое Максимов? Не волк ли, прикинувшийся овечкой? Видите ли, ей защищает меня. Разыграл из себя благородного рыцаря. Надо быть круглым дураком, чтобы не понять его тактический маневр: вызволить из одной беды и послать на другую».
Заложив руки в карманы, Зайцев ходил и ходил по каюте, мысленно рисуя в своем воображении дальний опасный поход, выпавший на его долю, и он уже видел глазок перископа, который, вероятно, будет преследовать его на, всем пути. Раньше, бывало, заметил следы торпеды — уклонился и пошел в атаку глубинными бомбами. Потопишь или нет — другой вопрос, а страху на них нагонишь. Теперь акустическая торпеда! От нее никуда не денешься. Даже в темноте придет на шум винтов, и, как бы ты искусно ни маневрировал, все равно конец. Он сел в кресло, пальцы нервно сжали карандаш, отбивая дробь по столу. Зайцев не понимал, что с ним происходит.