Дедушка, совершенно не стесняясь бабушки, стоял в обнимку с рыжеволосой дамой, которую тоже стеснение мучило не слишком сильно. При виде всего этого злость всегда душила меня. Дедушка уперся прикладом в плечо и дуплетом бабахнул по сидящим на дереве воробьям явно не воробьиной дробью. Поскольку к их ногам вместе с размочаленным воробьем упала толстая ветка.
Ну-ка, внучик, — начальственным тоном произнес он, заряжая двустволку снова.
Пропало все: стыд, обида… Мелькнула первая мысль: "Накормят! Может быть, потом что-нибудь достанется и матери".
Когда он напивался, клумба становилась излюбленной темой.
А ну-кась, внучик, — дурацки уродуя слова, снова обратился ко мне дедушка. — Расскажи-кась, как ты, червяк, испортил клумбу, — величественным тоном потребовал он.
Все дружно заржали. Не знал он тогда, что обращается уже к совсем другому человеку. Откуда было ему знать за его важными делами о плачущей матери, о том, что он вырастил достойного сына? Откуда было ему знать о моих белых и сладких лягушатах, о школьных половинчатых девочках, о собаках, которых живьем распинают на хирургических столах, требуя от них мыслей, добиваясь при этом только крика и страха? Откуда было знать, что совсем недавно, уткнувшись белым лбом в его ворота, обо мне, а не о нем рыдала красивая полногрудая учительница биологии? Разве мог даже подумать о том, что я молотил тех, кто обижал маленькую, неприметную беременную девочку? Я больше не был тем перепуганным и задерганным внучиком. А ведь он так любил показать свою силу!
Да, так мой бедный дедушка не ошибался никогда в жизни! Ничто и никто не может изменить человека. Человек меняется сам, по собственному желанию. Создатель дает ему эту возможность. А в какую сторону — человек выбирает сам.
Не вставая с места, я набрал полную горсть грязи и очень удачно, одним броском, залепил всю дедушкину физиономию.
Да я тебя! — одним движением вытершись, взревел он, как раненое животное, и наставил на меня двустволку.
И вдруг такой грозный, такой непобедимый дедушка показался мне мерзким, маленьким, до невероятности жалким.
На колени! — наставляя на меня ружье, уже по-серьезному хрипел дед.
Я медленно встал, подошел к нему, и дуло уперлось мне в грудь. Он даже не сопротивлялся. Бедняга… Он пропустил момент, когда внука уже нужно было уважать. В это время из дома выбежала бабушка.
Ба, — спросил я ее, выдернув ружье за ствол и упершись прикладом в плечо, — ба, зачем тебе этот придурок? — И я ткнул ружьем в круглое брюхо деда.
Сереженька, Сереженька, — запричитала бабуля, — прошу, не надо, не стреляй!