Ветка в костре затрещала, и отец Павел испуганно оглянулся — ему показалось, что в спину ему очень внимательно и очень недобро смотрят чьи-то глаза. Однако вокруг было пусто, только ветер тащил по земле комки перекати-поля да изредка пробегали на границе света и мрака шустрые фаланги. Между тем полковник поворошил в костре прутиком и снова заговорил:
— Помнишь, что там в Святом Писании говорится про первую войну ангелов? Да что я, ты же поп, конечно, ты помнишь. Так вот, Господь не победил. Война вообще еще не кончилась. Она идет сейчас. По-моему, было так: когда бог выкинул всех этих мятежных ангелов с неба, он сообразил, что сражаться на его стороне, в сущности, некому. Ты же видел Михаила? Ну, видел наверняка в новостях, большой такой парень с крыльями и глупой рожей? Так вот, там все такие. Все, кто остался. А эти, падшие, — о, они отличные солдаты. Вернись они на небо, они надрали бы божьему воинству задницу. Навязали бы Создателю вечную войну, да и непонятно — справился ли бы он с ними на этот раз? И вот тогда Господь сделал единственно возможное — он построил баррикаду. Защитную стену. Называй как хочешь. Он кинул им на дорогу тысячи миров. А в мирах поселил людей и еще всяких тварей, так что падшим волей-неволей пришлось с ними сражаться. Я не знаю, что там творилось в первых мирах, но наш наверняка последний. Последняя ступенька к небу, понимаешь? Нас пришлось натаскивать сто тысяч лет или двести тысяч, но мы наконец-то стали тем большим злом, которое швырнули под копыта меньшему. Потому что ни один ангел и ни один демон не додумается до такого — бросать в нападающих шестимесячных младенцев или тупых священников. Потому что по всем правилам мы должны победить.
Щека у военного дергалась. Отец Павел смотрел на него с изумлением и с опаской. Подобные мысли могли прийти в голову разве что одержимому.
— Вы поэтому стреляли в меня?
Полковник — на щеках его горели два темных пятна, то ли от жара, то ли от возбуждения, — резко мотнул головой:
— Я хотел пристрелить тебя, прежде чем ты дочитаешь молитву. Эта твоя святая вода становится нестерпимо горькой.
Отец Павел недоуменно моргнул. Полковник снял с пояса фляжку и поболтал ею в воздухе. Во фляжке плеснуло.
— Откуда, по-твоему, я беру воду? Здесь все колодцы засыпаны землей или трупами. Винтовку найти легче, чем глоток воды или кусок хлеба.
Священник осторожно поинтересовался:
— Чем же вы… питаетесь?
Полковник хмыкнул:
— Да уж нахожу чем.
Взгляд, который он при этом бросил на священника, был таким оценивающим, что тот отшатнулся. Улыбка полковника стала шире.