– Долго ждали, Иван трясется, чего сидим, тикать надо, а куда тикать, если пьяные гайдуки у ворот песни поют, и в доме крик да гам. Наконец, под утро уже, затихло все. Вышла я посмотреть, во дворе пусто, только у ворот, два пьяных гайдука на земле спят, кожухами укрылись. Детей веревкой со стены спустили, велела по дороге к нам в село идти, мы с отцом вас догоним. Вывели мы двух тягловых лошадей с конюшни, запрягли, подъехали к сараю, где трупы лежали, застелили узлы свои холстиной, а на холстину убитых сложили. На один воз, боярина с женой и с сыном, на второй, кузнеца старого и еще пару порубанных, что первыми лежали. Открыли мы ворота тихонько, выехали, гайдуки пьяные даже не пошевелились, могли мертвых не грузить. Думали, проснуться, спрашивать будут, скажем, велел новый хозяин, мертвых с утра вывезти и закопать. Иван хотел бегом уезжать, а я говорю, нет, бери веревку, закроешь за мной ворота, я с возами потихоньку поеду, а сам, со стены слезай, но веревку вдвое возьми, чтоб потом снять смог, чтоб следу не осталось, что мы уехали.
– Покатили мы в село, трупы накрыли, чтоб не видел никто, детей по дороге подобрали. Перед селом развилка, там дорога в сторону Польши идет, то и есть большая дорога, там, в дне пути, городишко стоит, мы туда на ярмарки, и на базары пятничные ездили, а имение на отшибе стоит, за ним в другую сторону дороги нету, только сюда к развилке. Дорога в литовские земли через село проходит и дальше, туда возом дня два ехать надо. Перед развилкой велела все трупы в один воз сложить, Тараса в другой воз посадила, и велела потихоньку к городку ехать, мы его догоним. Иван, рот открыл, орать начал, что в литовские земли тикать надо, иначе поймают нас и повесят, что, мол, ты дура, делаешь, а я тихо ему на ухо шепнула, рот закрой, а то без языка останешься, мне твой язык без надобности, только мешает. Спокойно так сказала, и в глаза посмотрела, а у меня душа еще не оттаяла тогда, так и осталась, морозом скована. Он сплюнул только со злости, но больше не перечил.
– В селе, в церковь сразу завернули, батюшку нашли, трупы занесли, и на холстину сложили. Сказали батюшке, что в литовские земли от изверга бежим, что боярина с семьей замордовал, просили за нас с родичами попрощаться, и сразу за село покатили, в сторону Литвы. Как от села добрый кусок отъехали, повернули на лесную дорогу, она мимо нашего села шла, и выходила на дорогу в городок, по которой Тарас поехал. Кому, в наше село, заезжать нужды не было, мог так дорогу сократить. Заехали мы по ней в лес, нашла я в узлах Тарасову одежу, ему тогда уже четырнадцать было, и давай переодеваться. Грудь полотном примотала, чтоб не оттопыривалась, штаны, сорочку одела, свытку мужскую, шапку нашла старую Тарасову, как раз на мою голову, только с косой прощаться надо было. Вытащила я нож боярский, и обрезала косу под самый корень, Иван только охнул. Я ему нож даю, и говорю, ты не охай, а укороти мне волос, как сынам подрезаешь. Он и Тарасу и Богдану завсегда волос подрезал. Порезал он мне волос ножом, надел мне шапку, и говорит, гарный из тебя парубок вышел, хоть под венец веди, и смеется.