И тут все встало на свои места. Я спокойно, без малейших признаков удивления, что удивительно само по себе, понял, что со мной.
Я действительно прощался. С этим городом, с этими людьми. С этой жизнью. Впереди была тоже жизнь, но она будет протекать иначе, еще не знаю как, но она будет совершенно не похожа на предыдущую. Я еще хожу по улицам, езжу на городском транспорте, но прохожие обходят меня, если я неожиданно остановлюсь на их дороге, машины затормозят, причем водители будут абсолютно уверены, что остановились по причинам, не терпящим отлагательства.
Я ушел. Меня перестали видеть, воспринимать как человека, которому можно что-то сказать или отдавить ногу, но я остался, остался в виде для меня самого не ясном, и я этого никогда не смогу понять, потому, что не смогу стать этими людьми. Уже не смогу, как не смогу вернуться. Для них я стал неким стихийным бедствием, или лучше - законом природы, чем-то таким, что далеко не всегда воспринималось, но всегда учитывалось. Меня перестали замечать, и даже если бы я заорал во весь голос, это было бы воспринято как галлюцинация. Мне надо сделать определенные усилия, чтобы меня заметили или обратили внимание.
Я ушел. Мы все ушли, потому что я уверен, что все сейчас испытывают те же чувства. Все, даже Ленка, хотя женщины, как я думаю, более гибкие психологически, чем мужчины. Мы, мужики, изрядные консерваторы по своей сути. Именно поэтому Паша занялся домом, хотя это ему сейчас на фиг не нужно, но дом является ниточкой, связывающей его с прошлой жизнью. Степан решает какие-то свои, неведомые нам, проблемы, по той же причине, я уверен. Хотя как он их решает, если его никто не видит и не слышит? Может это зависит от того, насколько далеко каждый из нас ушел?
Голова пошла кругом от таких мыслей, и я сел на удачно - я был в этот момент на Горке Поцелуев, - подвернувшуюся скамейку. Сердце молотило по грудной клетке, как будто собиралось выскочить, дыхания вдруг не хватило и я начал тяжело, со всхлипом втягивать в себя воздух, как астматик. Менее всего мне хотелось, чтобы меня сейчас кто-нибудь побеспокоил, хотелось остаться одному и чтобы в радиусе ста метров не было видно никого. В висках тяжело стучало и я не сразу обратил внимание, что вокруг стало неестественно тихо. К тому моменту, когда я это заметил, я уже отдышался, сердце пришло в норму, и я начал недоуменно оглядываться, пытаясь понять, что произошло.
Горка Поцелуев была пуста. Совершенно. Я недоуменно посмотрел по сторонам, но не увидел ни одной живой души, кроме вездесущих таллиннских голубей. Интересно, что происходит? Я подошел к парапету и обозрел улицу Виру - тоже никого. Ничего не понимаю! Я оглянулся на Нарва мантэ: машин было не много, а те, что все-таки были, проезжали как-то очень быстро и незаметно, как тараканы по кухне: вжиг - и нету. Людей тоже было не заметно, хотя вдоль все той же Горки Поцелуев со стороны Нарва мантэ штук пять автобусных остановок, и там всегда толпится изрядное количество народу. В полном недоумении я спустился на Виру и прошелся вдоль цветочных павильонов. Цветов было море, а вот с продавцами проблема: не было ни одного. То есть, может они и были, но я никого не увидел. Под прилавками они попрятались, что ли?