Дверь мне открыла дочь Перкинса Хильда.
- Он в саду, - сказала Хильда. - Садитесь, я сейчас позову отца.
Я не стал садиться. Комната, по которой я нервно расхаживал, в большинстве домов стала бы гостиной, но профессор сделал из нее свой кабинет. Она была мило обставлена, на стенах висели портреты композиторов, лист забавных на вид средневековых нот в рамке и фотографии оркестров, в которых играл профессор. Это была единственная комната с кондиционером. После капиталовложений в развитие культуры в Уотервилле у профессора оставалось маловато денег, чтобы заботиться о комфорте.
Он удивился, увидев меня, но был приветлив, как всегда. Не успел он заговорить, как Хильда сказала, мрачно на меня посмотрев:
- Звонила миссис Андерсон, Кэрол...
- Ах да, Кэрол теперь будет ходить к Бейерсу. Сегодня ей трудно сыграть коротенькое упражнение, а завтра она без ошибок исполнит концерт Морглитца. Замечательная штука - этот робот, а, Джонни? Так сколько у нас осталось? Двадцать два?
- Двадцать один, - ответила Хильда. - Ты забыл про Сюзан Зиммер. Разве я тебе не говорила?
- Не говорила. Но это не важно. Ну, Джонни? Что привело тебя к ископаемому музыканту?
Мы сидели рядом на диване, и Хильда принесла нам кофе и блюдце с пирожными. Мы пили кофе, жевали пирожные, я думал, что сказать, а профессор вежливо ждал.
- Что вы знаете о роботе Бейерса? - спросил я наконец.
- Достаточно для того, чтобы понять, почему он не может быть учителем музыки. Я видел подобные в Нью-Йорке. Я знаю, какие с ними проводились эксперименты. Робот Бейерса - возможно, улучшенная модель, но у всех есть один основной дефект.
- Как они работают? - спросил я. - Понимаете, я пытаюсь нащупать что-нибудь, что я смогу использовать. Может быть, в редакционной статье.
Он улыбнулся.
- Ты не сдаешься, да? Ни шагу назад. Пока есть жизнь - есть надежда. Игра не закончена, пока остался хоть один ученик. - Он встал и налил себе чашку кофе. - Бейерс говорит, что я старый эгоистичный осел, стоящий на пути прогресса. Но он неправ. Для машины есть место - даже в искусстве для машин есть место, - но машина никогда не сможет заменить настоящего художника. Она может помогать ему, она может стимулировать его. Она может избавить его от механического труда. Но она не может ниспослать на него вдохновение и чувство. Это должно исходить от самого художника. Возьмем, к примеру, нотописец. Композитор играет, а нотописец записывает то, что он играет. Машина не сочиняет музыку, но она избавляет композитора от скучной обязанности фиксировать ноты на бумаге, что позволяет ему творить, не разрывая постоянно нить вдохновения, чтобы записать и не забыть то, что он сочинил. Это неоценимая машина.