Все началось быстрее, чем я успела это остановить.
Я стояла на кухне, в одном из тех снов, в которых была я, наблюдающая за собой и чувствующая себя. Кухня была яркой и современной, гораздо больше, чем я могла себе вообразить, как не нуждающаяся в приготовлении пищи. Я из сна стаяла у раковины, с руками глубоко по локоть в мыльной воде, пахнущей апельсинами. Я руками мыла посуду и выполнила только половину этой дурацкой работы, но выглядела на самом деле счастливой. На полу лежала, разобранная на части, посудомоечная машина, что объясняло потребность в ручном труде.
Из другой комнаты, до моего слуха доносились звуки «Sweet Home Alabama». Я подпевала во время мытья. Я была довольна, я была переполнена такой совершенной радостью, что с трудом могла ее понять, после всего того, что произошло в моей жизни; особенно после этого пленения онейридами. Напев еще несколько тактов, я поставила мокрую чашка на стойку и повернулась, чтобы заглянуть в гостиную позади меня.
Маленькая девочка сидела там, приблизительно двух лет. Она сидела на одеяле, окруженная чучелами животных и другими игрушками. Она сжимала плюшевого жирафа в руках. Он звенел, когда она встряхнула его. Как если бы ощущая мой пристальный взгляд, она оглядывалась.
У нее были пухленькие щечки, которые не совсем потеряли их детский жирок. Тонкие, светло-каштановые завитки покрыли ее голову, и ее ореховые глаза были большими и обрамлены темными ресницами. Она была восхитительна. Позади нее на кушетке лежит Обри, свернулся в трудном небольшом шаре. Годива лежала около нее.
Радостная улыбка растянулась на лице маленькой девочки, образовывая ямочку на одной щеке. Меня захлестнула сильная волна любви и радости, эмоции, которые с трудом проникали через раны и боль реальной меня. Точно так же как в первый раз, когда мне снился этот сон, я с уверенностью — абсолютной уверенностью — знала, что эта девочка была моей дочерью.
Через несколько мгновений, я вернулась к своей посуде, хотя я ничего не хотела больше, чем вернуться в гостиную. Чертов ручной труд. Ни мое «я» из сна, ни мое настоящее «я», ни могли насытиться девочкой. Я хотела впитать ее. Я могла бы наблюдать за ней вечно, плененная большими манящими глазами и тонкими завитками.
Неспособная устоять, и заскучавшая от мыться посуды, я наконец сдалась и снова оглянулась. Девочка ушла. Я вытащила руки из воды, как раз вовремя, чтобы услышать удар и грохот. И последовавший звук плача.
Я выбежала из кухни. Обри и Годива подняли головы, удивленные моим резким движением. С другой стороны гостиной, моя дочь сидела на полу возле журнального столика, прижимая ко лбу маленькую ручку. Она плакала и слезы бежали по ее щекам.