Прежде чем сделать заброс, я посмотрел на Пня. Лицо у него будто закаменело, а к подбородку прилипла тоненькая нитка слюны.
— Как только ударит, тащи его, гада, изо всех сил, — сказал отец. — У этих сукиных детей пасти накрепко защелкиваются, вроде дверной ручки.
Я спустил на катушке тормоз и отвел руку назад. И послал блесну на целых сорок футов. Вода закипела даже раньше, чем я успел выбрать слабину.
— Подсекай! — завопил отец. — Подсекай его, суку! Дай ему раза!
Я подсек что было силы, дважды. И он сел как влитой. Удилище согнулось дугой и задергалось. Отец продолжал давать мне советы и орал при этом как резаный.
— Страви, страви немного! Пусть погуляет! Вытрави леску! А теперь выбирай! Выбирай! Нет, пускай еще походит! Оба-на! Гляди, что творит!
Окунь ходил по всему пруду. Всякий раз, выныривая из воды, он так отчаянно тряс головой, что было слышно, как звенит блесна. А потом снова уходил вниз. В конце концов я его измотал и подвел к берегу. Он был просто огромный, фунтов на шесть-на семь. Он лежал на боку, побежденный, разинув рот и хлопая жабрами. Я вдруг почувствовал такую слабость в коленях, что едва стоял на ногах. Но удилище я держал вертикально, и леску — вна-тяг.
Отец одним махом скинул башмаки. И только он потянулся за рыбой, Пень взбеленился: брызгал слюной, тряс головой, размахивал руками.
— Да что с тобой такое, черт тебя подери, а, Пень? Парень зацепил громадного окуня, я таких сроду не видал, и провалиться мне на этом месте, если он отпустит его!
Но Пень продолжал ругаться и махать руками в сторону пруда.
— Да плевать мне на все, я буду не я, если позволю своему парню упустить эту рыбу. Слышишь меня, Пень? А если у тебя в башке именно это засело, то лучше подумай о чем-нибудь еще.
Пень протянул руку к моей леске. Тем временем окунь успел немного собраться с силами. Он перевернулся и пошел от берега. Я завопил... я совсем потерял голову, щелкнул тормозом на катушке и начал крутить на себя. Окунь сделал последний, отчаянный рывок.
И все. Леска лопнула. И я чуть не упал на спину.
— Пойдем, Джек, — сказал отец, и я увидел, как он схватил свой спиннинг. — Пойдем отсюда к чертовой матери, пока я не заехал этому придурку в рожу.
А в феврале река разлилась.
В первой половине декабря снег шел стеной, и к Рождеству завернули настоящие морозы. Земля промерзла. Снег не таял. Но ближе к концу января подул чшгук. Однажды утром я проснулся оттого, что дом под ударами ветра ходил ходуном, и под ровный перестук капели.
Ветер дул пять дней, и на третий день река начала подниматься.