— Мне тоже молока, — сказал я.
— А мне воды, — сказала Фрэн. — Я сама могу налить. Что ты будешь за мной ухаживать? Тебе и так дел хватает. — И встала было со стула.
Олла воспротивилась:
— Что ты. Вы же гости. Сиди. Я принесу. — Она опять покраснела.
Мы сидели, сложив руки на коленях, и ждали. Я все думал про гипсовые зубы. Олла принесла салфетки, большие стаканы с молоком для нас с Бадом и стакан воды со льдом для Фрэн. Фрэн поблагодарила.
— Не за что, — сказала Олла, усаживаясь. Бад прокашлялся. Опустил голову, коротко помолился. Так тихо, что я едва мог разобрать слова. Я понял только общий смысл — он благодарил Всевышнего за пищу, которую мы сейчас будем есть.
— Аминь, — сказала Олла, когда он закончил.
Бад передал мне окорок и положил себе пюре. Мы принялись за еду. Говорили мало, разве что иногда Бад или я замечали: «Отличный окорок» или: «Кукуруза отменная, в жизни не ел вкуснее».
— Главное тут сегодня — хлеб, — сказала Олла.
— Можно мне еще салата, Олла? — спросила Фрэн, вроде как немножко оттаяв.
— Бери еще, — говорил Бад, передавая мне окорок или миску с соусом.
Время от времени мы слышали ребенка. Олла поворачивала голову и прислушивалась и, убедившись, что он просто попискивает, снова принималась за еду.
— Чего-то он сегодня беспокойный, — сказала Олла Балу.
— Я все равно хотела бы на него взглянуть, — сказала Фрэн. — У моей сестры тоже ребенок. Но они живут в Денвере. Когда я еще выберусь в Денвер. Вот, есть племянница, а я ее никогда не видела.
Фрэн минутку об этом поразмышляла, потом снова стала есть.
Олла подцепила вилкой кусок окорока и отправила в рот.
— Будем надеяться, что он скоро заснет, — сказала она.
Бад посетовал:
— Вон сколько всего осталось. Положить кому-нибудь еще свинины с картошкой?
— В меня больше не влезет, — сказала Фрэн и опустила вилку на тарелку. — Очень вкусно, но я больше не могу.
— Ты оставь местечко, — сказал Бад. — Олла испекла пирог с ревенем.
Фрэн сказала:
— Ну, кусочек я, конечно, съем. Только вместе со всеми.
— И я тоже, — сказал я. Правда, исключительно из вежливости. Я терпеть не могу пирог с ревенем, с тринадцати лет, когда объелся им до рвоты — ел тогда с клубничным мороженым.
Мы подчистили тарелки. Чертов павлин опять подал голос. Теперь он взгромоздился на крышу. Кричал прямо у нас над головами. И расхаживал по дранке, звук был такой, будто тикают часы.
Бад помотал головой.
— Джоуи скоро заткнется. Устанет и завалится спать. Он спит на каком из деревьев.
Павлин снова закричал: «Мо-о-ау!». Все промолчали. Да и что тут было говорить? Потом Олла сказала: