Цивилизация? Общество? Кому до них какое дело? Я повернусь к прогрессу спиной и в отличие от отца сосредоточусь не на внешнем, а на внутреннем мире.
Чтобы достигнуть собственного дна. Достигнуть дна мысли. Выйти за пределы времени. Как все, я насыщен временем. Пропитан им и тону в нем. Уничтожить эту абсолютную, всеохватывающую физиологическую уловку — вот мой козырь про запас.
В джунглях Таиланда я успешно передал свою мысль отцу, но он предпочел в это не поверить. Значит, мыслью можно управлять. Следовательно, думая, надо соблюдать осторожность. Поэтому большинство врачей молчаливо признают, что стресс, депрессия, горе, как и одиночество, действуют на нашу иммунную систему. А одиночество даже вызывает смертельные недуги: заболевание сердца, рак и способно стать причиной случайной смерти, поскольку ему часто сопутствует роковая неловкость. Если ощущение одиночества не проходит, необходимо непременно обратиться к врачу.
Мы невежественно даем волю дурным мыслям, не понимая, что твердить: «Мне плохо» — значит обрекать себя на риск заболеть раком. Это так же опасно, как пачками высасывать «Кэмел» без фильтра. Не стоит ли изобрести устройство, которое будет лечить электрошоком, как только у человека появляются дурные мысли? Окажет ли это благоприятное воздействие? А как насчет самогипноза? Даже в фантазиях, мыслях, верованиях и галлюцинациях возможно ли заставить мозг свернуть с привычной колеи? Способен ли я к самоосвобождению? К самообновлению? Сбросить с себя старую клеточную оболочку? Или такое желание слишком честолюбиво? Обладает ли самопознание рубильником разъединения? Понятия не имею. Новалис утверждал, что атеизм — это когда человек не верит в себя. Допустим. Тогда, в этом смысле, я скорее агностик. Но в этом ли мое предназначение? Исследовать пределы могущества мысли и понять, каков на самом деле реальный мир? А что потом? Останусь ли я в мире сем и буду ли от мира сего, когда прорвусь сквозь время и пространство? Или мне предстоит жить на горном пике? Я этого не хочу. Меня тянет оставаться на дне и заставлять семилеток покупать мне билеты в кино за полцены. Как соединить такие несопоставимые желания? Я понимаю: чтобы достигнуть просветления, мне, вероятно, придется стать свидетелем их крушения, но мои желания мне дороги. Так где же выход?
* * *
Я собрал сумки, положил рукопись и фотографию Астрид, моей матери. Она была удивительно красива. Это было мне на руку. Люди разевают рты, если видят смазливую мордашку. И эти рты сами разъяснят все, что мне требуется знать. Эта женщина была связана с чьими-то жизнями — не только с моим отцом. Кто-то уже умер, кто-то сильно постарел. Но где-то найдутся друзья детства, приятели, любовники. Кто-то ее вспомнит. Где-нибудь.