7–12 Контраст между надеждой на продолжение жизни, которая есть у дерева, и надеждой человека на пробуждение к новой жизни усиливает мысль стиха 5. Человеческая жизнь заканчивается смертью, она не имеет продолжения. Дерево может надеяться на новую жизнь (7), для человека такой надежды нет: до скончания неба он не пробудится (12) — так считает Иов. Мысль его бьется на грани надежды на воскресение: если бы только Шеол был не последним местом покоя, откуда нет выхода, а убежищем, где можно спрятаться от пристального взгляда Бога и Его гнева (13), местом отбывания определенного срока, которому когда–то придет конец (14)! Если бы Шеол был тем местом, откуда Бог с радостью возвращал бы назад свои творения. Если бы Он перестал искать совершенные ими грехи, закрыл бы вину их и в свитке было бы запечатано беззаконие их (16—17). Но эта надежда беспочвенна, говорит Иов, и спрашивает: Когда умрет человек, то будет ли он опять жить ? (14). Нет! Как горы разрушаются и как земная пыль смывается, так и самая сильная надежда уничтожается горькой реальностью смерти (18–19). У человека нет никакой надежды, у него лишь одна перспектива: быть побежденным Богом (20) и прейти в страну одиночества Шеол, не зная ничего о том, что происходит наверху на земле, не зная даже, в чести ли живут дети его (21). В своем одиночестве он чувствует только, как плоть его… болит (22). Это трепещущее желание Иова жить после смерти по–своему исполнилось в христианской надежде на воскресение. И все же для Иова, хоть он и готов ждать своего оправдания целую вечность, важно только то, что происходит сейчас в его земной жизни.
В этой речи отражен драматический поворот, который происходит в душе Иова. После всех требований немедленного избавления от страданий и после всех рассуждений о бесполезности споров с Богом он совершает нечто невозможное и опасное. Иов официально обязывает Бога указать те преступления, за которые он, Иов, несет наказание. И это требование уже не может быть аннулировано. Иов обратился к суду не для того, чтобы умолять о пощаде и сохранении ему жизни, но для спасения своего честного имени. Он не верит в благость Бога и мало верит в Его справедливость, но он сильно верит в собственную праведность — настолько сильно, что уверен в своем будущем оправдании, когда бы оно ни произошло.
Разумеется, весь этот разговор о судебном разбирательстве — всего лишь образ, метафора. Однако это не просто оригинальный художественный прием, — это язык чувств, вскрывающий суть состояния человека, который находится вне гармонии с Богом. После целой жизни безмятежного существования под Божьим покровом Иов вдруг обнаруживает, что все его основы рушатся и ему приходится осваивать новый язык — язык горечи, использовать слова, способные передать его отчаяние при виде анархии, царящей в его мире! Это язык разногласия и разделения, состязания и поражения.