По тому, какие неприязненные взгляды он кидал на меня, было понятно, что все беды вот от этой уруски, которая тащится непонятно куда и влипает во всякие неприятности. Хотелось спросить, чем я задержала караван в том месте, где меня чуть не убили? Наоборот, мы вышли даже раньше, чем намеревались. Но спрашивать ничего не стала, зачем, все равно я для него неверная, он мусульманин и женщин, ведущих подобный мне образ жизни и мотающихся по свету без мужа, явно недолюбливал.
У меня вдруг мелькнула нехорошая мысль:
– Карим, а это не он сообщил обо мне монголам? Не его стараниями меня чуть не украли?
– Даже если он, молчи. Дальше постараемся пойти без них. Я попробую разузнать, не пойдет ли кто через Джунгарские ворота…
Снова оставалось ждать, теперь уже другой караван. Но что это было за ожидание…
Живя в Новгороде, считала, что богаче и многолюдней новгородского торга не найти, но, попав на этот базар, поняла, что настоящего торга и людской толчеи в жизни не видела.
Нет, в своей прошлой нормальной жизни я бывала на восточном базаре, помнила, как даже голова закружилась при виде гор из фруктов и овощей, от дынь, арбузов, персиков, винограда, сладостей и еще много чего. Я особа любопытная, а потому по Шелковому пути, во всяком случае, части его, проезжала и в некоторых городах Средней Азии бывала, а потому считала себя вполне подкованной и морально готовой к базарной толчее и всяким разным видам и запахам. Но тут…
Конечно, я не узнала Самарканда просто потому, что никаких знаменитых в будущем зданий из тех, что в двадцать первом веке показывают любопытным или скучающим туристам, в городе еще не было. А если что-то и было, то пока выглядело совсем не так или вообще не выглядело. Город три десятка лет назад был разорен, почти разрушен и с трудом восстанавливался.
Но первым, как и следовало ожидать, возродился базар. В любом городе, тем более в том, что лежит на торговом пути, главное – торг, он нутро, основа, альфа и омега. Все, что изготавливается в мастерских ремесленников, что привозится многочисленными караванами издалека или на осликах из соседних селений, все, что кормит жителей и купцов, продается здесь. Лавки и лавочки, лавчонки и просто подобие столиков, на которых выложено все, что только могут сотворить или вырастить человеческие руки, предлагается и спрашивается, слышна не просто разноголосая речь, а умопомрачительная смесь языков и наречий.
Я даже задумалась: как понимают все эти люди, приехавшие из разных концов Азии, друг дружку? А еще подумалось о том, как же быстро возрождаются именно базары. Город почти в руинах, мастерские ремесленников зданиями можно назвать только условно, а базар давно отстроился и расцвел, как прежде, не ожидая никаких новых набегов или разорений. Может, и ждал, но желание продать или купить всегда было сильнее страха перед нападениями.