Горло сжималось от одной мысли, как Сорхахтани посмеялась над глупым племянником и над ней, Великой хатун! И дал ей возможность посмеяться муж. Отказала… конечно, ей небось и бохтаг снимать при муже нельзя, лысая вся! И грудь повисла до пояса…
А если бы не отказала? Огуль-Гаймиш вдруг пронзила мысль: какой женой стала бы Сорхахтани?! Сделать младшей женой вдову своего дяди Толуя, всеми любимую и уважаемую Сорхахтани Великий хан не мог, значит, она стала бы старшей женой, Великой хатун. Во время походов правила бы страной… сидела рядом с Великим ханом на приемах… А она, Огуль-Гаймиш? Стояла бы внизу в ряду других жен и кусала губы от досады?
Даже если бы муж привез себе жену из вечерних стран и сделал ее хатун, Огуль-Гаймиш не так обиделась, просто нашла способ поставить новую жену на место, и все. Но не Сорхахтани-беги! Неужели она с Туракиной-хатун не допустили на белую кошму Ширамуна для того, чтобы одна была отравлена, а вторая уступила свое место сопернице? Нет уж, Гуюк, не бывать тому.
Огуль-Гаймиш знала, что она будет делать. Муж унизил ее одним своим предложением старухе, а потом еще тем, что сделал это за ее спиной. Ну что ж, в ответ она просто не будет мешать людям, которым мешает сам Гуюк, и никого ни о чем не предупредит. Этого будет достаточно. Теперь Огуль-Гаймиш из советчика превратилась в наблюдателя, она решила не говорить о предсказаниях шаманов. Хан смеется над ее увлечением? Пусть смеется, она не станет настаивать и навязывать свои знания.
Как она могла укорить мужа? Разве имела право хатун возразить, если Великий хан решил взять себе еще одну жену или назвать другую любимой? Возразить-то могла, только кто бы ее послушал.
Но хатун понимала и другое: скрывать, что она знает о неудачном сватовстве хана, нельзя. Он неглуп и прекрасно понимает, что слухи уже поползли. Значит, свою обиду надо показать, а вот в остальном молчать.
Так и получилось, понимая, что жене придется объяснять все про Сорхахтани-беги, Гуюк несколько дней вообще не приходил к Огуль-Гаймиш, а потом зашел днем.
– Хан решил сделать эту длинноносую старуху Великой хатун? Куда деваться мне, уезжать в свою орду?
Огуль-Гаймиш очень постаралась, чтобы на ресницах не блеснули слезы, но чуть дрогнувший голос все же выдал обиду. Если бы муж стал горячо убеждать, что ничего подобного делать и не собирался, что это просто слухи, она поверила бы, легче всего обмануть того, кто хочет быть обманутым. Но Гуюк зло дернул плечом:
– Глупости, никуда уезжать не нужно. Я сам скоро уеду.
Хатун ответила тем же: