– Те, кого готовили раньше.
– Выбирать тебе. Уходи. Ты не в той должности, чтобы колебаться. Реши что-нибудь.
Встревоженный Торн покинул апартаменты Зенты. Беспокойство за девушку толкало его к тому, чтобы изменить решение. Зента, Зента, умеет он ободрить.
Эл уже готовили к трансформации, когда он вошел в отсек и объявил:
– Кроме Верданы на планете будут еще трое наблюдателей, которые будут искать Ахши.
– Значит, у меня будут конкуренты? – спросила Эл с улыбкой.
– Это не соревнование, Эл, – неожиданно строго сказал капитан. – У тебя будет преимущество во времени. Тестирование ты проходить не будешь.
– Но, капитан! – возмутился Эйсмут. – Что мы скажем землянам?
– Ничего не скажем. Эл – доброволец, а не спасатель. Скажем, что она так решила.
– Я согласен с вашим решением, капитан, – поддержал его доктор. – Предоставим нашим коллегам с Земли самим искать Ахши. Это справедливое решение. Они так хотели. На нас не ляжет ответственность за их ошибки. Пусть пройдут допуск и поступают как им угодно. Цивилизация планеты изменится, если не погибнет, их вмешательство не изменит историю Фаэтона.
Торн подошел к ложу, на котором уже лежала Эл, и вдруг спросил:
– Надеюсь, ты не собираешься менять историю? В твои функции не входит спасать планету.
Эл улыбнулась, точнее ухмыльнулась. Торн счел ухмылку нахальной.
– Не могу этого обещать. Я же не буду помнить обещания, – певучим голосом произнесла она.
– Довольно разговоров, – сказал капитан. – Когда решат, кто из землян отправиться на Фаэтон, ты будешь уже на планете. Удачи тебе, Эл.
– Пригодиться, капитан. – Эл вдруг подмигнула ему.
– Страшно? – спросил Торн.
– Доктор меня напоил чем-то. Я не боюсь.
Торн ушел, предоставив доктору и Эйсмуту делать свое дело.
Эл ощутила, как отключились нервные центры, тело парализовало. Еще некоторое время она чувствовала свою голову, точнее, что она вообще существует, слух и зрение исчезли последними. Не осталось ничего. Она ждала, что наступит темнота, забытье, подобие сна. Новое состояние ни с чем не шло в сравнение. Вдруг прежние чувства вернулись да с такой силой, которую она не могла представить. Она испытала жуткое страдание: все боли от порезов и ран, от ушибленных коленок до трещины в основании черепа, что она получила на Уэст, обострились до невозможности. Захотелось взвыть, умолять, чтобы мучение прекратилось. Фраза Зенты всплыла сама собой: "зверь боится боли". Сказать, что было мучительно больно, означало не сказать ничего. Никакая воля не в состоянии была контролировать эту муку. Как же хорошо быть человеком, обычным сереньким человечком из плоти и крови. Больше никаких ран, никаких разбитых локтей, даже царапин… Мгновение и ощущения пропали… Вот она долгожданная темнота и полное безволие… Ни одной мысли, ни единого шевеления. Что и где? Нигде и не в чем. Только процесс, непонятное течение и кто-то, кто постоянно вмешивается в твое ничто. Словно подглядываешь чужой сон.