.
На практике визит Молотова означал, что Сталин любой ценой старался избежать войны или по крайней мере на, как можно больший срок оттянуть ее. Мир с Гитлером! Чудовищно! А, как же Польша? А Франция? А другие страны Европы, стонущие под пятой нацизма!? А, что эти страны сделали для того, чтобы противостоять ему, чем пожертвовали!? Пускали ли они Россию в свои семейные европейские дела!? Стоил ли мир пускай и с Гитлером новой мировой войны!? Новых десятков миллионов жертв!? Причем жертв со стороны Советской России, которая теперь, ценой огромной крови и страданий своего народа, должна была принести свободу проклинавшей ее Европе? Очевидно, эти мысли возникали в голове Сталина.
Но главным, очевидно, был страх. Сталин, как и Черчилль, помнил уроки Первой мировой. У. Черчилль при громадном превосходстве союзников, в начале 1916 г. откровенно паниковал: «Я очень сомневаюсь в конечном результате. Больше, чем прежде, я осознаю громадность стоящей перед нами задачи, и неуемность способа ведения наших дел приводит меня в отчаяние... Нашу армию нельзя сравнить с их (немецкой) армией... Мы — дети в этой игре по сравнению с ними»>958. После прихода Гитлера в начале 1933 г. У. Черчилль снова впадал в панику, утверждая, что, говоря о немцах как
об «одной из наиболее талантливых, просвещенных, передовых в научном отношении и мощных наций в мире, мы не можем скрыть чувства страха».
При этом передовая Англия не испытала и десятой доли того, что пришлось на долю отсталой России во время Первой мировой. А теперь к этой памяти добавились свежие уроки поверженных Чехословакии, Польши, Франции... Так, Р. Джексон, главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе, назвал советско-германский пакт «предательским миром» и тут же оправдал Мюнхен и последующее бездействие Англии и Франции тем, что «Запад был охвачен ужасом... он страшился войны»>959. Бездействие США, отделенных от Европы океаном, так же очевидно диктовалось страхом войны. У Советской же России надо полагать чувство страха должно было быть атрофировано. Впрочем, Гитлер был, видимо, другого мнения. Геббельс в конце 1940 г. записал слова фюрера: «Россия ничего не предпримет против нас — из страха»>960. Именно в страхе А. Некрич находит главную причину сближения Сталина с Гитлером: «в середине июня 1939 г. Сталин решил заговорить с немцами более определенно. Два обстоятельства подталкивают его: кровавые бои с японской армией на границе с Монголией и гипнотический страх перед войной на два фронта — на Дальнем Востоке и на Западе»