в истине.
Не сомневайтесь в силе Православия! Хотя я еще не стар, но помню то время, когда в обществе оно было предметом глумления и явного презрения. Я был воспитан в благочестивой семье и никогда не стыдился строгого соблюдения обрядов Церкви; это навлекало на меня то название лицемера, то подозрение в тайной приверженности к Латинской Церкви: в то время никто не допускал возможности соединения Православных убеждений с просвещением. Я видел, как росла и развивалась сила Православия, не смотря на иное временное угнетение, которое, по-видимому, должно бы было сломить его, не смотря и на иное покровительство, которое, казалось, должно бы было его унизить. Не смотря на все это, оно и теперь развивается, растет и крепнет день ото дня. А Рим, при всей своей обманчивой деятельности, поражен на смерть Протестантством, своим законным исчадием. По истине, я не думаю, чтоб можно было указать хоть одного
375
последователя Римской Церкви, который, при полном богословском и философском образовании, верил бы в нее серьезно и искренно. Над Протестантством произнесли приговор замечательнейшие из его учителей: Неандер, хотя невольно, в письмах к Девару, а Шеллинг, вполне сознательно, в предисловии к посмертному изданию трудов Стефенса. Невредим и дел только ковчег Православия, не смотря на все волны и бури. Скажем за возлюбленным апостолом: «Ей, гряди, Господи Иисусе»!
Примите выражение полнейшей моей благодарности за вашу книгу. Считаю ее драгоценнейшим приобретением, не только для моих соотечественников, но и для всякого истинно и искренно религиозного читателя. Не посетуйте за размеры письма и резкую откровенность некоторых выражений и пр.
(Год и число не выставлены).
376
М. г.
Пишу к вам из столицы самодовольного раздора, из Берлина, и начинаю словом: единство. Нигде так глубоко не чувствовал я необходимости, святости, утешительной силы этого Божественного начала! Единство — его не найдешь в тщетных и слабых стремлениях отдельных личностей и умов (ибо каждый отдельный ум ставит себя центром самого себя, тогда как, на самом деле, существует лишь единое истинное средоточие — Божество). Его нельзя ожидать от естественной силы сочувствия (ибо это было бы ни что иное как суеверное поклонение отвлеченному понятно), но в простоте и смирении приемлется оно — дар Божьего милосердия и благодати.
Единство! Это существеннейшее знамение Церкви, видимый признак постоянного пребывания Господа на земле, сладчайшая радость человеческого сердца! Почти безграничное развитие индивидуализма — вот отличительнейший признак Германии, Пруссии в особенности. Здесь, в Берлине, трудно отыскать хотя бы один какой-либо догмат, хотя бы одно какое либо чувство, которое могло бы послужить звеном истинно духовного общения человека с человеком, в христианском смысле этого слова. Самое стремление к согласию, по-видимому, исчезло, и это преобладание исключительно личного развития, это духовное одиночество среди вечно озабоченной толпы, нагоняет на душу чувство уныния и глубокой тоски. Явные признаки разложения виднеются уже в этой стране, несмотря на наружный успех ее материального развития. Не скажу однако же: от Германии ждать нечего. Будущее известно одному Богу, и перемена может совершиться неожиданно. Но в настоящем мало подающего надежды. Тем не менее, все же, глядя на строгую добросовестность, с которою Герман-