— Волчок, на второй этаж. Мордатый шкав, серые глаза, нос короткий, приплюснутый, звать Федею. Отдашь ему баксы, вдруг пригодится еще… Стоп!
Успели, это называется…
На широком крыльце с низкими ступеньками показался болящий Багловский — в своей прежней одежде, причесанный, выглядевший почти нормальным (для того, кто его не видел прежде). Правда, взгляд у него был стеклянный, застывший и двигался с грацией ожившего манекена, валкой деревянной походочкой заводной игрушки. Под локоток его галантно и заботливо поддерживал субъект при галстуке, мгновенно вызвавший у Данила знакомое охотничье возбуждение: господин Сердюк, и описаниям отвечает, и по фотографии опознать несложно, наконец-то встретились, как говорится, в истинной плоти…
Данил мгновенно сполз по сиденью так, чтобы от проходившего совсем недалеко Сердюка его прикрывали спины сидящих впереди. Тихонько сказал:
— Мы уезжаем, а ты все же туда сходи. Узнай, как это ему удалось с маху выцарапать болящего из узилища…
Волчок кивнул и выскользнул из машины. Все так же полусидя на краешке сиденья, почти на полу, Данил наблюдал. Пан Сердюк устроил Багловского на переднем сиденье светлой «Волги», заботливо пристегнул ремнем, сел за руль и уверенно тронул машину.
— Давай, — приказал Данил, убедившись, что «Волгу» никто не эскортирует. — Только поосторожнее, чует мое сердце, не с ягненочком столкнулись… Кстати, что там с моим поручением?
— А все, — сказал Лемке спокойно. — Выяснили. Как в воду вы глядели, пане Черский, удивляюсь я вашему чутью…
— Конкретнее.
— Людмила Дарышевская, двадцати трех лет.
Работала официанткой при Доме писателя, сама из Гракова. Три дня назад в родном Гракове ее и сшиб насмерть неопознанный грузовик. Девку нынче схоронили, а грузовик так и не нашли, трудно там с пинкертонами, да и свидетелей не было… Что, укладываются кубики?
— Укладываются, — сквозь зубы сказал Данил.
Лемке держался на приличном расстоянии от «Волги», умело выполняя маневры так, чтобы не быть опознанным в качестве хвоста. Впрочем, сидевший за рулем «Волги» и не думал проверяться — ох, скольких сгубила самонадеянность на нашей грешной земле…
Понемногу возникали определенные подозрения, а там стали переходить в уверенность. В конце концов Лемке высказал это вслух:
— Демократом буду, он к Виктуару домой катит… Все, дальше нет поворотов.
— Еще не факт… — процедил Данил, только чтобы прервать молчание.
Факт, возразил он мысленно сам себе. Вот эта улица, вот этот дом… Вот этот подъезд. Лемке притормозил в дальнем конце двора, за детской площадкой.